Обязанность и право современников — отнестись критически к сомнительной идиллии, ожидающей Гонсало и Розинью в древней башне Рамиресов; к семейно-патриархальному согласию, будто бы установившемуся отныне между владельцами Санта-Иренеи и теми, кто из поколения в поколение гнул на них спину. У нас есть своя историческая высота, с которой виднее плоды деятельности Рамиресов, как в Португалии, так и в Африке…
Но, видя эти плоды и зная их вкус, было бы непростительной ошибкой умалять достоинства романа и редкий по силе, культуре, знаниям талант его автора, сочетающий в себе зоркость и доброту.
Наше столетие дало немало проницательных умов, отталкивающих холодной злостью. И нет-нет, а встречается тепленькая, но удручающая своей тупостью сентиментальность. Тем драгоценнее ирония и мудрая сердечность Эсы, друга и союзника всех, кто желает мира для людей, и полей, и для прекрасной земли португальской, русской, африканской… да будет она благословенна во веки веков!
I
Весь воскресный июньский вечер, знойный и тихий, Фидалго из Башни*, в шлепанцах на босу ногу и парусиновой куртке поверх розовой ситцевой рубашки, сидел за письменным столом и работал.
Под именем «Фидалго из Башни» был известен Гонсало Мендес Рамирес: так называли его не только в Санта-Иренее, родовом поместье Рамиресов, но и в соседнем городишке — чистенькой, нарядной Вилла- Кларе, — и даже в главном городе округа, Оливейре*. Трудился он над исторической повестью под названием «Башня дона Рамиреса», которую предназначал для первого номера «Анналов истории и литературы»; это был новый журнал, только что основанный Жозе Лусио Кастаньейро, бывшим университетским товарищем фидалго и его однокашником по пансиону Северины, где во время оно бушевал студенческий «Патриотический сенакль» *.
Библиотека помещалась в светлом, просторном зале, выложенном голубыми изразцами; вдоль стен тянулись массивные полки черного дерева, на которых дремали под слоем пыли одетые в кожу тома монастырских уставов и судебных уложений. Оба окна выходили в плодовый сад: одно было с подоконником и каменной приступкой, на которой лежала бархатная подушка; другое, застекленное до самого пола, открывалось на обширную веранду; железные перила ее сплошь заросли ползучей жимолостью, наполнявшей ароматом всю библиотеку. Перед этой балконной дверью в ярком потоке света стоял монументальный письменный стол на точеных ножках, покрытый выцветшим красным дамаскином. В описываемый вечер он был завален тяжелыми томами «Исторической генеалогии», полным словарем Блюто, выпусками «Панорамы», а на самом его краю громоздились в виде колонны романы Вальтера Скотта, служившие подножием бокалу с желтой гвоздикой.
Фидалго из Башни сидел в кожаном рабочем кресле, задумчиво глядя на лист бумаги и почесывая в затылке кончиком гусиного пера; отсюда он видел предмет своего вдохновения — древнюю башню Рамиресов. Прямоугольная и черная, она стояла в саду, среди лимонных деревьев. По выщербленным стенам кое-где лепился плющ, в глубоких амбразурах чернели железные решетки; зубцы и дозорная вышка четко вырисовывались на синем июньском небе. Внушительное сооружение! Единственное, что осталось от неприступного замка, некогда знаменитой крепости Санта-Иренеи, родового гнезда Рамиресов с середины X века…
Гонсало Мендес Рамирес (как свидетельствовал сеньор Сидаделье — лучший знаток португальской геральдики) был самым коренным, самым исконным дворянином Португалии. Мало осталось знатных родов, даже из числа древнейших, которые могли бы поименовать всех своих предков по прямой мужской линии вплоть до тех полузабытых сеньоров, что владели крепостями между Доуро и Миньо * задолго до того, как туда явились французские бароны, со стягом и котлом, в войске славного бургундца *.
А род Рамиресов восходил по прямой мужской линии к сыну графа Нуно Мендеса, древнему исполину Ордоньо Мендесу, владетелю Трейшедо и Санта-Иренеи, сочетавшемуся браком в 967 году с доной Элдуарой, графиней Карриона, дочерью Леонского короля Бермудо — «Подагрика» *.
Сеньория Рамиресов * возникла в пределах Испании раньше, чем само графство Португальское, а потом, в союзе с новой короной, упорно крепла и умножала свою славу, стойко вынося превратности судеб и времен. И позже, при каждом решающем повороте португальской истории, на арене ее неизменно выступал какой-нибудь Мендес Рамирес и затмевал всех отвагой, верностью и благородством духа. Один из славнейших мужей в этом роду — Лоуренсо, по прозвищу «Тесак», был молочным братом Афонсо Энрикеса*, коротал с ним часы ночного бдения в соборе Саморы, готовясь к посвящению в рыцари, а позднее отличился в битве под Оурике * и вместе с будущим монархом был удостоен небесного видения: именно при нем графу Афонсо явился Иисус Христос на десятиаршинном кресте, плывшем в легких золотых облаках.
При осаде Тавиры Мартин Рамирес, рыцарь ордена Сантьяго *, взломал топором боковые ворота крепости и ринулся прямо на ятаганы, тут же обрубившие ему обе руки; но вскоре герой появился на сторожевой вышке; потрясал обрубками, из которых хлестала кровь, он радостно кричал своему магистру*: «Дон Пайо Перес, Тавира наша! Ликуй, ликуй, Португалия!»
Старец Эгас Рамирес заперся в Санта-Иренее, приказал поднять мосты и расставить лучников на барбаканах, чтобы не допустить под свой кров короля дона Фернандо и его фаворитку Леонор Телес *, которые объезжали северные графства, предаваясь забавам и пышным охотничьим празднествам: глава рода Рамиресов не желал, чтобы нога прелюбодейки ступила на порог его чистого жилища.
Под Алжубарротой * Диого Рамирес, «Трубадур», разгромил отряд арбалетчиков и убил военачальника Галисии; ему и только ему Португалия обязана тем, что был повержен стяг кастильского короля; потом в полотнище завернулся названый брат Трубадура дон Антан де Алмада, и так, с плясками и песнями, доставил его магистру Авиза.
Под стенами Арзилы * со славой сражались сразу два Рамиреса: престарелый Суейро и его внук Фернан; и во дворе замка, где труп старика, пронзенного четырьмя копьями, был уложен рядом с телом самого графа де Мариалва, Афонсо V посвятил в рыцари разом двух юношей: наследного принца, своего сына, и юного Фернана Рамиреса, прошептав сквозь слезы: «Бог да поможет вам стать столь же добрыми паладинами, какими были те двое, что лежат перед нами…»
Но вот Португалия проложила себе путь через океаны. Мало найдется битв за восточные земли, мало морских походов, в которых не отличился бы тот или другой Рамирес. В преданиях о подвигах португальских мореплавателей не обойдешь благородного Балтазара Рамиреса, капитана «Святой Варвары», когда корабль погибал в Персидском заливе, он надел свои тяжелые доспехи, встал на носовой вышке и, опершись на верный меч, в гордом молчании погрузился в пучину вместе с тонущим судном.
В Алкасар-Кибире * двое Рамиресов обрели славную смерть, не покинув ни на миг своего короля: младший из них, Пауло Рамирес, королевский знаменосец, вышел было из сечи цел и невредим; но что значила для юноши жизнь, если не стало его короля? Он остановил коня, мчавшегося без седока по ратному полю, поднял с земли чью-то палицу и, воскликнув: «Полно медлить, душа! Ступай служить своему господину!» — врезался в толпу мавров, чтобы исчезнуть в ней навеки.
При Филиппах опальные Рамиресы * пьянствовали и охотились в своих владениях, но с воцарением Брагансской династии они снова воспряли. Один из Рамиресов, по имени Висенте *, военный правитель земель между Доуро и Миньо при короле доне Жоане IV * напал на кастильское войско, разгромил ополчение графа Бенавенте и захватил Фуэнте-Гиньяль, а сам наблюдал за разграблением города с вышки францисканского монастыря, скинув колет и лакомясь арбузом.
Но вот наступает упадок Португалии; вместе с нею вырождается и славная семья… Алваро Рамирес, любимец короля дона Педро II * и бесстрашный бретер, наводил страх на весь Лиссабон уличными побоищами, похитил жену королевского казначея, приказал своим телохранителям-неграм забить ее мужа
