— За что же Ты благодаришь меня, девочка? Ведь я ничем не смогла тебе помочь?
— Вы напомнили мне о вещах, которым не учат в школе. И за это Вам спасибо.
— Тогда, пожалуйста, моя дорогая, — улыбнулась женщина.
Лой первой вышла из дома, куда ее не приглашали. Она зашагала вперед, не обращая внимания на то, что Райлих явно отстал от нее. Она не испытывала в тот момент облегчения, наоборот, унижение снедало ее. Он макнул ее носом в правду, и теперь испачкалась она, а не он. Доверие. Роберта говорила о доверии, которое Лой раздавила собственной рукой.
Райлих открыл машину, и она тут же села в нее. Они ехали назад в тишине, не произнося ни слова, глядя на дорогу, простирающуюся перед ними. Он остановился на обочине напротив ее машины.
— Ключи, — прошептала она.
— В 'бардачке'.
Лой открыла перчаточный ящик и достала брелок.
— Это все? — наконец, спросил он.
— Я устала, — коротко ответила она.
— Настолько, чтобы вернуться домой?
— Унижать себя больше, чем сейчас, я не стану.
— Мы опять возвращаемся к старым вопросам. Заниматься со мной любовью — это унижение для тебя?
— А спать с той, кто не доверяет тебе?
— Доверие, порой, очень трудно заслужить.
— А заслужив, легко потерять.
— Я поражаюсь твоей сноровке, — произнес Принц. — При всей неуклюжести и способности влипать в истории, ты все-таки умудрилась оставить в моей машине передатчик, и сделала это так, что я не заметил. Ты заподозрила неладное, когда я уехал, оставив тебя дома, и обманула своих братьев. Ты увидела нечто, что неправильно истолковала, и, вернувшись домой, не позволила кому бы то ни было усомниться в том, что ничего особенного не произошло. Ты прекрасно выглядела, смеялась и, будь ты окружена посторонними, никто бы даже не заметил подвоха. И снова, когда ты понимаешь, что разоблачение кроется где-то рядом, когда ты догадываешься, что я перерою свою машину, но найду, то, что ты в ней оставила, ты сматываешься. Я догоняю тебя, привожу в дом, где даже моя сестра никогда не была, и показываю тебе нечто личное, но ты вновь усматриваешь в этом унижение. Почему ты не веришь мне, Лой?
— Потому что тебе есть, что скрывать, — ответила она и посмотрела на него.
— А тебе разве, нет?
— Нет, — покачала головой она. — У меня нет секретов.
— Правда? — улыбнулся он. — Мне кажется, что ты обманываешь себя. У каждого из нас есть секреты. Важно другое: кому мы доверяем их.
— Уже поздно, Райлих. Завтра у нас много дел.
— Мне кажется, что я тебя не держу, — развел руками он.
Лой отвернулась от него и вылезла из машины. Пересев в свой автомобиль, она не спешила заводить двигатель. Глаза слезились, а вести машину в таком состоянии ночью действительно опасно. Он тоже не спешил уезжать. Лой издала неопределенный стонущий звук и вжалась головой в руль. Низко поступил не он, а она. Это ее поймали за рукав в партии, где она смухлевала. И у нее даже не хватило смелости ответить за свой поступок. Слабачка.
Он знал, что она плачет. Что испытывает стыд перед ним и не может в этом признаться. Его бесило то, что она не попросила прощения у него за свой поступок и свои слова, которые врезались в его память. Она усомнилась в самом сокровенном, что было между ними, очернив все одной только фразой. Если бы она извинилась, он бы никуда не отпустил ее. Но она медлила, словно попросить прощения для нее все равно, что опуститься. Гордость. Проклятая гордость.
Наконец, она завела двигатель и включила фары. Он проводил ее машину взглядом, пока где-то вдалеке не погасли красные маячки ее габаритных огней. Так же погасла в нем и надежда на то, что она все-таки вернется к нему.
Райлих сжал руль в руках и зарычал. Он мог сломать ее, заставить подчиниться, выдавить из нее слова прощения и тем самым исчерпать инцидент. Но задавить в ней ее проклятую гордость означало вновь вернуться к тому, с чего они начали. Нельзя заставить любить кого-то насильно. Невозможно принудить к доверию, если кто-то сам этого не желает. Нет смысла в прощении, если вымолено оно принуждением.
'Слабачка', - говорила себе Лой, пересекая территорию земель Норама. 'Слабачка'.
Райлих вернулся в свою квартиру и даже не стал включать свет. Он разделся, принял душ и улегся в постель, на простынях которой все еще остался ее аромат. Он прижался носом к подушке и вдохнул его полной грудью. Наверное, он еще больший дурак, чем она.
В дверь позвонили. Райлих взглянул на часы: полвторого ночи. Подскочив с кровати, он достал свой пистолет и подошел к входной двери. Открыв ее настежь, он прижался сбоку к стене, когда понял, что там, за порогом, стоит Лой. Он выдохнул и опустил оружие.
Она переоделась. Влажные волосы утянула в хвост на затылке. Такая маленькая, без своих каблуков…
— Никогда не была слабачкой, — произнесла вслух она. — Прости меня. Я не должна была совать свой нос в твои дела, если ты не посчитал нужным посвятить меня в них. Я думала о братьях прежде всего.
— Так уж и о братьях?
Он вопросительно приподнял брови.
— Ну, почти только о братьях, — ответила она и посмотрела в пол. — И еще за мои слова прости меня. Я верю тебе, но то, о чем я подумала, было слишком тяжело принять…
— Не стой на пороге. Зайди и закрой дверь.
Она молча вошла в холл и захлопнула дверь за собой. Райлих прошел в спальню и вернулся оттуда с сухим полотенцем в руках.
— Еще раз увижу, что ты ползаешь в мороз с влажными волосами — побрею тебя налысо, все поняла?
— Да, — буркнула она, ощущая, как он распускает ее волосы и накидывает на ее голову полотенце.
Махровый край над ее губами приподнялся и его рот опутал ее.
— Прощаю, — прошептал он. — Уже простил, — тут же добавил Райлих и, приподняв ее за бедра, потащил в свою спальню.
Первыми с нее слетели балетки, затем джинсы и чулки. Следом на пол отправились куртка, кофта и майка.
— Сколько же ты на себя натянула? — смеялся Райлих, стягивая с ее трусики.
— В следующий раз накину шубу на голое тело, так подойдет? — улыбнулась Лой.
Райлих на мгновение остановился, а затем утвердительно кивнул.
— Только в моем доме. На улицу в таком виде ты не выйдешь.
— А ты властный…
— Я и есть — власть, так что терпи, милая. И еще одно, — заметил Райлих, не сводя глаз с ее груди. — Если я увижу, что ты снова не надела под платье лифчик, как сегодня в аэропорту, изнасилую на глазах у родственников.
— А ты еще и извращенец, как я посмотрю.
— Извращение — заставлять меня на людях отворачиваться от тебя и прятать свой возбужденный член, — ответил Райлих и провел ланью по ее животу.
— Прости, я не подумала об этом…
— Да, все ты знала, девочка моя. И это возбуждало меня гораздо больше, чем вид твоих маленьких сосков под тонкой тканью платья…
Он снял с себя боксеры и встал на колени перед кроватью. Проведя ладонью вдоль ее ноги, он проложил дорожку из поцелуев к ямочке под ее коленом. Скользнув в нее языком, он удивился тому, что она
