он вообще потерял способность думать, ему только хотелось доказать, что это глупость, неправда, ужасная ошибка. Потом, спустя какое-то время, он засомневался: а вдруг отец на самом деле где-то оступился, кто- то шантажом или другим способом заставил его стать предателем? Но эти мысли Петр Тысевич, устыдившись, тут же отбросил: как он мог вообще подумать такое об отце?
Последнюю ночь в училище Тысевич спал плохо. Еще утром все было так замечательно, а вечером хоть в петлю лезь — все сторонились его, как чумного, и даже те, кто вначале злорадствовал и норовил сказать какую-нибудь гадость, чтобы уколоть побольнее, к вечеру обходили стороной. Если кто и сочувствовал ему, то делал это молча, выражая свою поддержку взглядом. Один только Колька Батищев, улучив минутку, когда они были вдвоем в туалете, слегка хлопнул его по плечу и сказал:
— Держись, Петька! Мы верим, что это ошибка. Разберутся — выпустят, и ты вернешься…
В этот момент в туалет кто-то зашел, и Тысевич даже не успел сказать «спасибо» за эти скупые дружеские слова, единственные, которые он услышал за весь день. Он с благодарностью посмотрел на Батищева и кивнул ему.
Утром, получив на руки документы, Петр покинул училище и уехал в Киев, чтобы оттуда, пересев на другой поезд, отправиться в Шепетовку.
Глава 16
Каменец-Подольская область, г. Изяслав. Апрель 1938 г.
Лейтенант Коробко был недоволен. Он только что вернулся из Шепетовки, где получил нагоняй от своего непосредственного начальника:
— Тебе что было сказано в марте? Грехмана тряхнул? Почему нет?
— Товарищ капитан, он же у вас, в Шепетовке, сидит!
— Ты, лейтенант, не указывай мне! Сидит у нас, а числится за тобой, понял? Так что тряси его как хочешь, а остальные фамилии добудь!
— Да у меня же в Изяславе куча дел! Ими-то когда заниматься?
— Это меня не касается! И вот что я тебе скажу: слишком ты умный стал, болтаешь много, вместо того чтобы работу делать!
— Есть, товарищ капитан госбезопасности!
— Вот так-то лучше! Неделя сроку тебе на раскрутку этого Грехмана, понял? А то поедешь участковым в Клембовку, там сейчас как раз вакансия вырисовывается.
Лейтенант выскочил из кабинета как ошпаренный.
Этого еще не хватало! Черт, как он мог забыть про этого Грехмана? Тут же, не откладывая дело в долгий ящик, Коробко поехал на склады лесхоззага, приспособленные под тюрьму, и вызвал на допрос Грехмана. Попросив у коллег несколько листочков бумаги, он вытащил из кармана автоматическую ручку, купленную им при случае в Каменец-Подольском. Очень удобная штука, надо признать, и пишет хорошо, и чернильницы не требуется.
Когда Грехмана завели в кабинет, лейтенант его не узнал и уже хотел сказать, что конвоир ошибся и привел на допрос совсем не того, кого нужно. Согбенный, белый как лунь, хмурый старик с трясущимися руками… Молчаливый, безразличный ко всему, в том числе и к своей судьбе, а этого лейтенант боялся больше всего: из таких никаких показаний даже волшебными палками не вышибешь. Какой же это Грехман? Но, как оказалось, это был он.
— Садитесь, Грехман.
— Шутите, гражданин лейтенант?
— То есть? — не понял Коробко.
— Я и так уже сижу. Куда вы еще хотите меня посадить?
— Вот теперь я вижу прежнего Грехмана.
— Я даже не тень того Грехмана, я уже не знаю, кто я. Наверное, я просто вчерашний день…
— Грехман, на последнем допросе вы назвали девять фамилий. Но по оперативным сведениям имена некоторых сообщников вы утаили. Я хотел бы услышать от вас полное и откровенное признание, то есть имена тех, кого вы еще не называли. На суде зачтется ваше сотрудничество со следствием. Слушаю вас…
Лейтенант зачиркал ручкой, оформляя протокол допроса. Затем, подбирая нужные слова, чтобы вопрос звучал официально, он записал его и только после этого поднял глаза на арестованного. Грехман, казалось, даже не слышал его вопроса. Он сидел, закрыв глаза, и качался на табурете — вперед-назад, вперед-назад… Его губы беззвучно шевелились.
— Грехман, вы слышали, что я вас спросил?
В ответ — молчание.
— Вот скотина! — пробормотал лейтенант, внимательно присмотревшись к арестанту. Он понял, что допрашивать Грехмана бессмысленно, в таком состоянии тот ничего не скажет. Коробко снова зачиркал ручкой, приостановился на мгновение, задумчиво посмотрел на Грехмана и продолжил составлять протокол допроса. Написав строчек десять, он пододвинул лист безучастному Грехману, который отрешенно смотрел в одну точку.
— Значит, вы отказываетесь от дачи показаний? Грехман молча кивнул.
— Да или нет? — переспросил лейтенант.
— Отказываюсь.
— Подпишитесь. — Он вставил авторучку в пальцы арестованного.
Грехман, не читая, подписался внизу листка.
— Свободен. Конвой! Отвести арестованного в камеру. Лейтенант еще раз пробежал глазами протокол, подписанный Грехманом. Фальшивка? Ну и хрен с ней, все равно Грехман никогда ее не увидит! А завтра-послезавтра его отправят в областную тюрьму, в Каменец-Подольский.
Дополнительные показания обвиняемого Грехмана Вениамина Самуиловича
от 15 апреля 1938 года.
Вопрос: Кого еще вы завербовали в вашу шпионскую сеть, кроме ранее указанных лиц?
Ответ: Когда я работал в горсовете начальником снабжения, я завербовал председателя горсовета Гончара Леонтия Васильевича, его секретаршу Кожушко Валентину, отчества не знаю, и продавщицу из кооперации Ганну, фамилии не знаю. Они сообщали мне данные о настроениях населения, нехватке товаров и выполняли другие задания по к/р и а/с деятельности.
«Вот так, — подумал лейтенант, — сегодня неискренен в малом, завтра Родину продашь. Значит, примем чисто предупредительные меры».
Спрятав листок в папку, лейтенант заторопился в Изяслав.
Сегодня надо было успеть сделать целую бездну работы.
Петр Тысевич шел по родной Кулишовке. Он вернулся домой. Сколько раз, учась в Орле, он представлял себе, как приедет в отпуск!
После первого курса отпуска никто не получил. Вначале были летние лагеря, а потом — естественно, добровольно — все курсанты отправились на помощь строителям, возводившим цеха большого завода. Осенью начался учебный год, и Петьке так и не удалось пофорсить в курсантской форме в родном Изяславе. А как хотелось! Особенно перед одной особой, имя которой он даже мысленно не произносил, стеснялся. А сейчас? Он с отвращением посмотрел на свой цивильный потрепанный костюм, который ему выдали в училище взамен отобранной формы. Костюм, наверное, принадлежал какому-то салаге, поступившему в училище в прошлом году, и лежал где-то в каптерке, превратившись в приют для мышей, пока не пригодился! Нет, не так Петька мечтал вернуться в Изяслав!
Вдали показался родной дом. Как там мать, сестры? И главное, что же с отцом? Он даже не заметил,
