подражания: води танк, как курсант Тысевич, стреляй, как курсант Тысевич! Чуть ли не наматывай портянки, как курсант Тысевич! Черт возьми, такой хороший хлопец! Отмеченный самим Ворошиловым!
— Надо отчислять, Сурен Степанович.
— Отчислять… Отчислять… Селезнева надо отчислять! Так не дал же а, комиссар?
— Опять, Сурен Степанович? Селезнев настоящего пролетарского происхождения, отчислять его — политическая ошибка!
— Селезнев — будущий командир танка. Ты бы доверил ему свою жизнь, пошел бы к нему водителем, а?
Комиссар предпочел промолчать. Комбриг не стал развивать эту тему, сказав только:
— А к Тысевичу я бы пошел! Слушай, а нельзя как-нибудь… В виде исключения? Отличный же курсант, черт возьми!
— Сурен Степанович… Товарищ комбриг! Это уже будет не политическая ошибка, а намеренное искривление линии партии. Вы понимаете, чем это может закончиться лично для вас?
Акапян знал. Завтра же Бекасов, этот сучий потрох, настрочит политдонесение о том, что курсанта Тысевича, сына врага народа, не отчислили из училища и доверяют ему грозное оружие, которое он может повернуть против рабоче-крестьянской власти, а то и что-нибудь похуже: например, угнать танк из Орла в Москву и организовать покушение на вождей! Ума и фантазии хватит… Комбриг с острой неприязнью посмотрел на комиссара, но тот выдержал его взгляд и, сохраняя невозмутимое выражение лица, сказал:
— Так я вызову Тысевича.
— Знаешь, ты уж сам ему как-то скажи… У меня язык не повернется. Ничего не понимаю! Зачем отчислять из училища курсанта-отличника?! Кому это нужно?!
— Брось, комбриг! Все ты понимаешь! Его отец — враг народа! Он арестован. Ты уверен, что при первом же удобном случае Тысевич не отомстит? Против кого он повернет пушку? Хорошо, если против меня или тебя, а если представится случай и он выступит против… — Комиссар многозначительно посмотрел в потолок. — Кто тогда отвечать будет, что врага не отчислили?
Тысевич бежал в штаб. Несколько минут назад в класс заглянул посыльный, сообщив, что курсанта Тысевича вызывает бригкомиссар. К таким вызовам Петр уже привык. После того как он отличился при наркомовской проверке, его вызывали в штаб уже не раз, причем по самым различным поводам: то корреспонденты приедут, то от имени курсантов надо обращение подписать, то фотографы навалятся… Оказывается, знаменитостью быть не только приятно, но и хлопотно. Что на этот раз? Козырнув часовому у знамени, Тысевич быстрым шагом дошел до знакомой двери и постучал.
— Товарищ бригкомиссар! Курсант Тысевич по вашему приказанию явился.
Бекасов оторвал взгляд от листа бумаги, лежащего на столе, и строго посмотрел на курсанта.
— Тысевич, ты давно получал письмо из дома?
— Что? — растерялся Петр, не ожидавший такого вопроса.
— Как давно ты получал письмо из дома?
— Недели две назад… А что?
— И что там писали?
— Да все нормально. Отец работает, мать по хозяйству, брат учится, а Маруську должны в комсомол…
— Тысевич, ваш отец арестован.
— Что? Кто арестован?
— Ваш отец арестован как враг народа.
— Это… Это… Это ошибка! Это непременно ошибка! Это не может быть правдой! Какой же он враг народа? Отец? Глупости!
— Выбирайте выражения, Тысевич! По-вашему, наши органы могут делать глупости? Тысевич, вы отчислены из училища. В финчасти готовят документы, завтра вы должны отбыть к месту жительства.
— Я? Отбыть?..
Как теперь жить? Как смотреть в лицо тем, с кем два года ел из одного котелка, спал бок о бок в одной казарме? Сын врага народа… Отчислен из училища… Как он вернется домой? Что скажет родителям? Ах да… Отцу он уже ничего не скажет… Он, Петр Тысевич, еще вчера самый знаменитый в училище курсант! Золотые часы от наркома!
Петр машинально нащупал часы на запястье. Комиссар заметил этот жест.
— Часы сдайте, отчисленный из училища сын врага народа не имеет права носить часы с такой надписью.
— Не отдам.
— То есть как? — опешил комиссар.
— Часы мне вручил нарком Ворошилов, лично! Лично ему и отдам.
— Да ты, щенок…
Открылась дверь, и в кабинет вошел Акапян. По взгляду комбрига было понятно, что он слышал перепалку комиссара и курсанта.
— Тысевич, выйди в коридор.
— Есть!
— Ты что, комиссар, совсем уже не человек? Часы-то зачем у парня отбираешь?
Бекасов недобро прищурился.
— А ты подумал о том, что может произойти, если он где-нибудь эти часы покажет? Враг народа с личными часами наркома на руке! Как он может эти часы использовать, а?
— Время узнавать! — рявкнул, не сдержавшись, комбриг. — Твою мать, Петька! Что с тобой случилось? Ты же раньше другим был!
— И время другое было! Тогда лучшим оратором был пулемет, а с ним я умел договариваться! А сейчас все решает вот это! — Комиссар потряс в воздухе листком с сообщением из особого отдела. — Понял ты это, Сурен?
— Часы ему оставь.
— Ладно. — Комиссар повернулся к двери: — Тысевич!
В кабинет зашел бледный Тысевич. Он с надеждой посмотрел на начальника училища.
— Тысевич, часы можешь оставить себе, все остальное — без изменений. Выполняйте.
— Слушаюсь, товарищ комбриг, — упавшим голосом произнес курсант.
— Иди и помни, что жизнь на этом не кончается.
Из штаба возвращался совсем не тот Тысевич, который двадцать минут назад спешил к комиссару. У него словно вырос горб, плечи поникли, и шел он, как слепой, из-за чего едва не столкнулся с командиром батальона.
— Курсант Тысевич, что с вами? — спросил тот.
— Ничего. Просто я… Меня… Просто я уже не курсант.
— Не понял, это как?
— Меня отчислили.
— Тебя?! За что?!
— Как сына… Как сына… — он не смог выговорить эти три слова, тяжелые, словно черные неподъемные камни — сын врага народа. Но командир батальона все понял и тут же поспешил прочь.
Известие о том, что Тысевича, того самого, который после наркомовской проверки в марте стал непререкаемым авторитетом среди курсантов по вождению танка и стрельбе, отчислили из училища как сына врага народа, распространилось мгновенно. Если кто и сочувствовал ему, то высказываться по этому поводу вслух боялся: своя рубашка, как известно… Те, кто завидовал его внезапной славе, злорадствовали: одни — скрывая свои чувства, другие — не стесняясь, бросали ему в лицо самые глупые обвинения, лишь бы только унизить, а самим выделиться как непримиримым борцам за чистоту курсантских рядов и — все может быть! — заработать на этом благосклонное отношение самого бригкомиссара.
А у Тысевича в голове все перепуталось. Вначале, после того как комиссар сказал ему об аресте отца,
