большой круг ему пришлось бы давать. Да и зачем? Чтобы шельма расстреляла меня в упор прямо на его глазах? Дурость. Пусть плывет, пусть. Лишь бы сдержала свое слово и оставила нам оружие, а так все хорошо. Девка была в прекрасном настроении, и я решил приколоться, немного пошутить с ней. Мы уже подошли к оставленной сумке, она быстро подобрала оружие и «отплыла» в сторону.
— Эх, Нинуля, Нинулечка! — начал я заезд с червей. — Потрахаться бы с тобой на прощание как следует и можно со спокойной совестью двигаться дальше. А так… — Я кисло поджал губы. — Будет тебя трахать кто-то другой, скоро… Ты, по всей вероятности, баба горячая, огонь! По ногам видно, что так. Да и вообще… — Я недвусмысленно прошелся глазами по ее фигуре.
— Завидуешь, что ли? — Ей было смешно. — Еще недавно чертом обзывал, кикиморой, а тут запел. Захочу и потрахаюсь, имею право. Но не с кем попало… — Она как-то странно и загадочно посмотрела на меня, словно хотела что-то добавить. Хотела, но передумала или не осмелилась. Я, конечно же, поймал это мгновение. Что-то во мне шевельнулось, а затем и вспыхнуло, да еще как! Бог мой, мне в самом деле захотелось ее. Сейчас, здесь, сразу! На земле или стоя, как угодно, лишь бы сжать ее упругое тело и вонзиться в него до боли и мук, сладостных мук. Не знаю, что в это время почувствовала она, но я быстро- быстро терял голову и мог совершить любую глупость. Мог! Я уже начал совершать ее. Невероятно, но факт. В этот момент я понял тех, кто любит потрахаться в экстремальных условиях, с риском для себя. Иногда такие сцены показывают в фильмах — через стенку от гостей, почти при муже, прямо на кухне. Острота ощущений, нечто непохожее на обычный спокойный акт. Примерно то же испытывал я — азарт, сумасшедший, безрассудный азарт. В одно мгновение я понял, какой нечеловеческой силы иногда может достигать желание и как оно вертит человеком. Насильники… Не изнасиловав в прямом смысле ни одной девушки и женщины за всю прожитую жизнь, я понял и их. Я понял многое, очень многое из того, что есть, и всего за считаные секунды! Понимание просто мелькнуло во мне, как мелькает вспыхнувший и погасший свет, но все стало ясно. Желание во мне все нарастало, в горле пересохло.
— Нина… — Я сделал один шаг к ней. — Тебе же хочется, я вижу. Зачем обманывать себя? Нам будет хорошо и приятно. Что еще нужно? Солнышко, зайчик… Я увидел тебя другими глазами, милая! — Еще один шаг к ней. Мои пальцы почти осязали ее тело, бедра, талию, ягодицы, грудь. Глазами я уже сдирал с нее юбку и представлял ее крепкие оголенные ноги. Какое там оружие?! Я думал совсем о другом. Не помню, что я ей еще шептал чужим, не своим голосом, но что-то шептал. Она стояла как завороженная в нескольких метрах от меня и тоже не могла опомниться. Голос покорял и обволакивал ее всю с головы до ног и уже сказывался на ее дыхании. Я бы сравнил это с гипнозом. Я был почти у цели, говоря без остановки, а она, как младенец, была готова прижаться ко мне головкой. Но вот она сделала над собой усилие и как бы очнулась от сна. Да что там как бы, она в самом деле была во сне.
— Стой, Михей, стой! — с трудом произнесла она, еще не веря в свое «нет». — Ты совсем сдурел. Взбредет же в голову! — Ее слова звучали все более здраво и уверенно.
Сражение закончено, увы, не в мою пользу. Но я еще не сдался, шел до конца. Я еще надеялся.
— Прошу тебя! Прошу! Ты сама не знаешь, какая ты красивая. Ниночка! Ни-ну-ля! — Я медленно пошел на нее, а она была вынуждена медленно отступать.
— Да погоди же ты! Охренел вообще! — заорала она и взмахнула автоматом.
Я был всего в двух шагах от ружей, лежащих на земле, возможно это обстоятельство и отрезвило ее в два счета.
— А чего ждать, чего? Неужели ты станешь стрелять в того, кто хочет тебя любить? — Я, понятно, остановился, не рискнул идти дальше.
— А ты бы хотел, чтобы я сразу раздвинула ноги или, бросив автомат, принялась делать тебе минет? Влюбленный! Брось, Михей, не дури!
Но я уже и сам остывал, наваждение отходило так же быстро, как подступило. В работу вступил рассудок. Сразу же стало как-то не по себе и немного стыдно за свою слабость.
— Ладно, пора назад. Извини, расслабился, — сказал я ей и отвел взгляд.
Она облегченно вздохнула, дождалась, пока я возьмусь за сумку.
— Я не обижаюсь, не думай. Если честно, ты меня чуть не соблазнил. Сама не знаю…
Но я уже думал о другом. Спустя десять — двенадцать минут мы были уже у лодки.
— Может, вам оставить немного монет, а? — спросила, нас Нина, когда весь груз был перенесен. — На первое время… — Она посмотрела на сумку, но не спешила лезть в нее. Очевидно, понимала, что мы наверняка откажемся от ее подачки.
— Оставь оружие и будь здорова. Плыви, не тяни время. — Граф огляделся по сторонам и прислушался. Но охотники, скорее всего, сидели на месте.
— Как хотите, — развела руками Нина. — Удачи вам, друзья. — Немного подумав добавила: — Я была в Буденовске. Тогда… И зовут меня не Нина. Это чеченцы меня так называли, а вообще я… Впрочем, вам это ни к чему. Оружие оставлю. Идите все время берегом.
— А им? — кивнул я в сторону охотников. — Им оставишь?
— И им один ствол, он будет лежать на берегу чуть дальше, чем ваши автоматы.
Она с силой оттолкнулась от берега веслом и принялась грести. Мотор заводить не стала. Мы молча проводили ее взглядами, размышляя над ее последними словами. В Буденовске… Так вот откуда в ней такая жестокость и такое упорство. Странно… В ее положении следовало убить всех, и нас, и охотников, но она почему-то не сделала этого. А я еще подпрашивал у нее! Воистину неисповедимы пути Господни. Где мы и где тот Буденовск! Как перекрестились дороги и судьбы.
Нина не обманула нас, сдержала слово. Два наших автомата и «глушак» лежали прямо на берегу, на видном месте, примерно в семистах метрах от острова. Ружья охотников я не приметил и понял, что она оставит его чуть дальше. Одно заберет себе, на всякий случай. Люди уже совсем близко, и с автоматом в руках деваха бросалась бы в глаза, а так… Она просчитала и это. Мы подобрали и проверили оружие и остались довольны. Не сговариваясь, ускорили шаг, надеясь дойти до какого-нибудь жилья затемно. Тот пожилой говорил, что сейчас здесь никого нет, кроме замерщиков, но жилье, дома наверняка остались.
И действительно, часа через три мы подошли к какой-то серой деревушке, состоящей из двенадцати домов, не считая хозяйственных построек. Я назвал деревушку серой, потому что она на самом деле была сплошь серой. Рубленые, добротные избы давно выцвели на солнце, и красить либо как-то иначе приукрашать их не спешили. Уже смеркалось. Мы всматривались вдаль, стоя на опушке леса, но так никого и не разглядели. Ни света в окнах, ни дымка из труб, словно там все повымирали. Деревушка стояла метрах в ста от речки, с другой стороны шли поля, участки выкорчеванного когда-то леса. Старый козел обманул нас и даже не заикнулся о деревне! А ведь он, облазивший здесь все места, наверняка знал, что она находится совсем близко. Ну да леший ему в бок, бояться некого. Если кто-то возбухнет, выстроим всю деревню на «плацу» к чертовой матери и будут петь гимн Урала.
Мы стали потихоньку двигаться вперед, но держались поближе к речке, с понтом рыбаки, устало бредущие вдоль берега. И когда мы приблизились к деревне совсем близко, я увидел, что половина стекол в домах отсутствовала. Их как не было в самых первых домах, так не было и дальше.
— Да тут, кажется, никого нет, Граф, — обескураженно обратился я к Борьке, пораженный своим открытием. — В натуре, никого, а я думал, что дед навешал нам лапши на уши. Вот блядь, а!
— Хутор. Брошенный хутор, — сказал Граф. — Но если есть хутор — значит, есть и какая-то дорога из него. В эту сторону нет… Значит…
— Там тоже сплошной лес, — взмахнул я рукой в другом направлении.
— Сейчас все увидим, не спеши. И будь осторожен, возможно кто-то здесь и есть, — предупредил он меня.
Мы не стали расходиться, а пошли вместе, переходя от дома к дому, и, пока мы дошли до середины деревни, прошло еще полчаса. Было видно, что жители покинули свои дома довольно давно. Все они были сработаны умелой рукой, гвоздей и железа почти не наблюдалось. Да и вообще никакого особого хлама и рухляди, каковые обычно остаются в старых домах после выезда жильцов, я тоже не заметил. Складывалось такое впечатление, что люди, живущие здесь когда-то, были либо очень бедными и ничего не имели, либо очень аккуратными и бережливыми — забрали с собой практически все. Нет, кое-что, конечно, осталось, но лишь то, что не взял бы себе и старьевщик. Я впервые в жизни оказался в таком пустом и заброшенном месте, и мне было очень и очень интересно рассматривать некоторые предметы быта,
