крючок.
– Эссалам алейкум! – расплылся он в улыбке, а узкие с прищуром глаза холодно и настороженно шарили по ладным фигурам чекистов, по застегнутым кобурам наганов.
Подали чорбу, разлитую по большим глиняным пиалам, разварившееся мясо в большом медном тазу. Завязался разговор. Басмачи не сводили глаз с двери, держа под рукой оружие, вяло, вымученно жевали.
Халта-ших, пряча глаза, рассыпался угодливыми словами:
– Ни Щербакову, ни Таганову мы сдаваться не думали. Когда узнали, что в Ташаузе появился сам Чары Назаров, мы решили сдаться тебе, сын Назара Гедая… Кому же еще? Приехал бы раньше, сдались бы раньше. Много слышали о твоей справедливости. Если бы прежде довелось встретиться, разве ушел бы я в пески? Обидели меня… – Мысль басмача работала лихорадочно: «Захватить заложниками Чары Назарова и Таганова, остальных перестрелять. За таких заложников отпустят. Дальше видно будет». Вперился узковатыми глазами в улыбающееся лицо Чары Назарова, продолжил:
– Дайте мне коней – пойду в пустыню. Я уговорю остальных сдаться… Не то много беды могут еще натворить мои нукеры… Силап, Бабаджан Батыр – они останутся у вас заложниками. Раскаялся я, видит Аллах, раскаялся. В Карали я сам приехал, переговорить, расспросить, как с тобой, дорогой Чары, увидеться. А ваши сразу за винтовки схватились и слушать не захотели. Разве я неправду говорю? Спросите их.
Бандиты согласно закивали.
Таганов, слушая тонкий голос Халта-шиха, не сводил взгляда с его толстых, чуть подрагивавших пальцев. Пытаясь унять дрожь, бандит вцепился руками в утолщенный край большого засаленного дастархана, уставленного едой. Заметив настороженные глаза Таганова, попытался улыбнуться, притворно ощерив зубы.
– Куда Нуры Курреев подевался? – Таганов не спускал глаз с рук Халта-шиха – они выдавали внутреннее состояние бандита.
– Не знаю такого, – встрепенулся Халта-ших. – Впервые слышу это имя.
– А как зовут того, что был с тобой в прошлом бою, рядом?
– Ах, этот горбоносый!.. Курд он, что ли? Так он смазал пятки еще тогда… Трус! – Халта-ших грязно выругался. – Он спутал наши карты. За ним кинулись все. Жаль, не встретился мне после.
– А как его все-таки звали? – повторил свой вопрос Таганов.
– Он и не назывался никак. Приблудился вроде. Мало ли люду нынче в Каракумах! Он пробыл у меня всего два дня.
– Он привез тебе привет от Эшши-хана. И еще от кого?
– Не знаю, не знаю. – Толстые пальцы Халта-шиха забились мелкой дрожью, глаза сверкнули недобрым блеском.
Таганов видел, что теперь нельзя медлить ни минуты. Судя по состоянию Халта-шиха, бандиты замыслили что-то недоброе, и если их не упредить, то чекистам придется туго. Ашир, будто удобнее располагаясь за дестерханом, откинулся на подушку, незаметно расстегнул кобуру; он видел, как напряглись желваки на щеках Чары Назарова, сузились глаза. Халта-ших, неестественно громко заговорив, – это был условный знак, – потянулся рукой под подушку, где лежал маузер.
– Взять! – коротко, как выстрел, прозвучала команда Назарова.
Таганов бросился на Халта-шиха, но тот увернулся, поймал его за левую руку: от боли в глазах у Ашира потемнело. Коротко ахнул выстрел, и грузное тело Халта-шиха осело. Запрокинулась голова, широко раскрытый рот со свистом втягивал воздух… Силап выхватил из-за пазухи нож, замахнулся на сидевшего рядом Бегматова, целя ему в грудь. Раздался второй выстрел, глухой, будто из-под кошмы, и басмач, обессиленно опустив руку, как-то удивленно глянул на Назарова, потом на нож, упавший к ногам, и завалился на бок.
Через минуту все было кончено…
Вскоре Чары Назаров, вернувшийся в Ашхабад, привез с собой два рапорта: один – в ЦК Коммунистической партии (большевиков) Туркменистана, другой – в ГПУ Туркменской ССР. В них сообщалось о конце басмаческого отряда Халта-шиха, о заслуженном возмездии, понесенном его главарями. Банда рассеялась, многие добровольно явились в ГПУ. Одни из них поселились в родном ауле, вступили в колхоз, другие с общественными отарами ушли в Каракумы, чтобы честным трудом искупить свою вину. Ведь многие из них попали к бандитам из-за недомыслия и страха, запуганные своими родовыми вождями, басмаческими главарями.
Правда, родовые вожди и священнослужители продолжали будоражить наиболее отсталую часть дайханства. Они распустили ложный слух о захвате басмачами Куня-Ургенча, но благодаря умелым действиям чекистские отряды и особенно полусотня Таганова, заранее разведавшие о преступном замысле, локализовали и обескровили басмаческие шайки. От разбоя и зверств были спасены тысячи дайхан, кочевников, которых Эшши-хан и ему подобные хотели подвергнуть новым мучениям и страданиям.
Когда укус каракурта смертелен
…Мы увидели льва, который лежал у реки… и остановились, не решаясь спуститься из страха. Вдруг мы заметили, что приближается какой-то человек; мы закричали ему, предостерегая от льва. Но он натянул свой лук, заложил стрелу и направился ко льву. Лев увидел человека и прыгнул на него, но тот выстрелил, попал хищнику в сердце, а затем подошел к нему и прикончил его. Человек вытащил стрелу из тела льва и пошел к реке. Там он снял сапоги, разделся и стал мыться. Потом вышел из воды, оделся, выжал волосы… надел один сапог, прилег на бок и долго пробыл в таком положении. «Клянемся Аллахом, – сказали мы, – он молодец, но перед кем хвастается?» Мы спустились к нему, а он все оставался в том же положении, и нашли его мертвым. Мы не понимали, что с ним случилось, но, сняв с его ноги сапог, мы нашли в нем маленького каракурта: он ужалил этого человека в большой палец. Мы удивились: силач, который убил льва, сам был убит каракуртом величиной в палец.
Краснозвездный самолет с земли казался маленькой застывшей на месте точкой. Таганову, впервые поднявшемуся в воздух, все виделось с высоты игрушечным: и дома, и люди с лошадьми. Он летел в Ербент, где его ждал Чары Назаров. Ашир не знал, зачем он так срочно понадобился начальству, но смутно догадывался.
Начальник отдела ГПУ республики встретил Таганова на аэродроме и, приведя его к себе, в наспех построенную времянку, сразу же приступил к делу.
– Время не терпит, – неторопливо, в своей обычно манере, заговорил Назаров. – Завтра ты должен вернуться. Сначала хочу тебя обрадовать. За ликвидацию банды Халта-шиха представили тебя и твоих товарищей к правительственным наградам. Тебе еще досрочное повышение в звании. А за группу Аннамета – благодарность приказом по ОГПУ страны. От души поздравляю! Крупную птицу ты поймал. Много знает… Он пока еще не разговорился, боится, видно, что после, как выговорится, мы его тут же расстреляем. Думает, мы – как басмачи, хотя и заслуживает строгой кары.
– Аннамет не из трусливого десятка.
– Он не трус, ты прав. Когда узнал, что жива Байрамгуль, размяк как-то. Поначалу не верил. Устроили им свидание, доставили ее сюда самолетом. У него и язык развязался. Но чего-то не договаривает.
Утром, пока пилот Чернов и бортмеханик готовили к вылету аэроплан, Ашир прошел к водокачке, в подвале которой в одиночке держали Аннамета. Арестованный сразу узнал Таганова, засопел ноздрями, поднялся с койки и, подойдя к маленькому решетчатому окну, поднял голову, разглядывал того сквозь железные прутья:
– Что, сын Тагана, за моей головой пожаловал?
– Не городи чепуху, Аннамет. Если бы хотел, то убил бы тогда, ночью, когда тебя в плен взяли. Мог сделать это и чуть позже, когда ты разбередил мое сердце рассказом об отце. Советская власть не воюет с
