плуты с большой дороги, лезли в его пасть как глупая рыбешка, и он едва успевал заглатывать улов. Однажды, будучи в изрядном подпитии и «заведенный» умелыми людьми, Граф «вкатил» приличную сумму в карты.
Сумма была столь велика, что все ждали заката его лагерной карьеры и вовсю смаковали детали. Самоубийство, пахота на «барина» или отрыв к ментам — это все, что оставалось тем, у кого иногда «разбегалась рука».
Скорее всего, графу грозило первое. Он был слишком честолюбив и порядочен для иного. Времени для расчета оставалось чуть более десяти дней. Если бы эта сумма действительно имелась на свободе, его мать успела бы «перегнать» её с вольняшки. Но ее не имелось, была только треть. Об этом мне рассказал его друг, который пришел искать спасения через «отмазку».
Отыграть такую сумму назад было практически невозможно, тем более за десять дней. Графа «окрутили» не лохи, а настоящие «каталы», которые знали, что делали. Они редко упускали добычу из своих рук… Я сам не раз проделывал подобные фокусы. Вычислив «жирного» и амбициозного узбека-бобра или еврея, я засылал к нему молодого шпанюка, а затем подсаживался вместо него и «добивал» жертву до последних кальсон. О, эти ребята не спустят такой «куш» и будут тянуть резину до конца.
Всё это было мне хорошо известно, но я рискнул. Хотя должен был «отвечать» своими собственными деньгами и платить сразу, иначе те не сядут вообще.
Это было настоящее интеллектуальное сражение, за которым следила вся зона и которое я не забуду до конца своих дней!
Они нагло диктовали мне свои условия, и я был вынужден безропотно принимать их до поры до времени, Пять суток подряд мы почти не вставали с нар, поддерживая себя злейшим чифирем и засыпая всего на два-три часа в сутки. Игра шла на измор. Их было четверо, они постоянно подменяли друг друга, выматывая меня до предела. А мне не оставалось ничего другого, кроме как молчать и играть за четверых. Доверить свои деньги, игру кому-то я не мог, да и кому их можно было доверить, когда напротив меня сидели настоящие артисты картежного ремесла? Лишь на восьмой день, когда я отыграл почти половину суммы и почувствовал явный перевес, я продиктовал им свое и вынудил играть без сменки, один на один.
Я так и не успел добить соперника до конца — наступил день расчета, но Графу пришлось уплатить всего ничего, рублей семьсот.
Возможно, я спас ему жизнь, не знаю. Конечно, он мог проколоть какого-нибудь мента либо активиста и уехать с «довеском» на особый режим. Однако это не спасло бы его от бесчестия и огласки, лишь слегка скрасило бы позор.
В знак благодарности Граф сделал для меня многое, в том числе и эти татуировки. На них засматривались абсолютно все люди, особенно врачи и менты, когда мы проходили врачебные комиссии и стояли голыми на шмонах.
— Я тебе нравлюсь? — тихо спросила она после нескольких затяжек сигаретой, чуть привстав на постели и повернувшись грудью ко мне.
— Думаю, да, — как всегда уклончиво ответил я на её вопрос, хотя думал совсем не так. Она мне не очень нравилась, но её тело заслуживало внимания.
— Куда ты направишься, когда всё будет сделано? Наверно, уедешь за границу под фальшивыми документами. Я угадала?
Она кралась ко мне, как кошка, позабыв о том, что меня звали Котом.
— Возможно, и уеду, но не сразу, — соврал я. — Всё будет зависеть от обстоятельств. Ещё рано говорить на эту тему.
— А Гадо?.. Куда направляется он? Тебе известно? — спросила она как бы между прочим.
Я сделал вид, будто её слова меня насторожили.
— А почему ты интересуешься этим?
— Меня интересуешь ты, ты! — выпалила она, не раздумывая. — Я давно мечтала о встрече с таким человеком. Не люблю хлюпиков и притвор, от них пахнет рабством. Ты не такой.
— И кто, по-твоему, я?
Она посмотрела на меня долгим оценивающим взглядом и чмокнула куда-то в висок.
— Ты Кот. Умный Кот, который нравится милой кошечке. Больше ничего. Извини, я не набиваюсь тебе, нас свела сама судьба, — добавила она, изменив интонацию и выражение лица. — Мне кажется, тебе можно доверять. Полностью доверять, — подчеркнула кошечка с подтекстом.
— Что ты имеешь в виду?
— Ампулу с цианидом…
— Что?! — я приподнялся на постели.
— Я пошутила. Ты давно понял, что я имею в виду, — сказала она холодно. — Не хочу делиться своим с каким-то… киргизом.
— Он не киргиз, он таджик, — заметил я.
— Что это меняет? Наторгует себе на базаре, если доберётся до своей Киргизии. Зачем он тебе, скажи? Они все на одно лицо, все! Они терпят русских, когда это выгодно им! — воскликнула она, играя на национальности.
— Что ты предлагаешь?
«Сейчас она отдаст инициативу в мои руки», — подумал я, но ошибся.
— Есть только один вариант… И вообще, кто-то из нас двоих должен быть чистым. Я пока вне подозрений и буду оставаться таковой до тех пор, пока мы вместе.
— А если меня «прихватят» легавые? Знаешь ли ты, как пытают менты в натуре, когда им позарез нужны признания?! Или ты думаешь, они полные идиоты и не догадаются связать убийство бизнесмена Бориса с нашим побегом? «Сдают» своих не только негодяи и иуды. Человек не железный, не выдерживает, — намекнул я на ее «прочное» положение. — Ты не сидела в тюрьме, для тебя это всё — только романтика и рассказы. А я знаю, сколько стоит и весит даже один час неволи, знаю!
Она застыла, как изваяние, не сводя с меня глаз, груди ее слегка колыхались от вздохов.
В глубине души я дивился её безрассудной дерзости, хотя сама она не считала ее такой уж безрассудной. Сейчас она была настоящим игроком, правда голым, и играла ва-банк. По самой высокой ставке. Я ждал.
— Успокойся, — наконец сказала она. — Ещё никто не убит. Ты можешь отказаться в любой момент, я сделаю всё сама. Не волнуйся.
Выскочив из постели, она стала быстро одеваться, демонстративно отвернувшись в сторону.
Я не уловил в её голосе наигранности и фальши, скорее всего, Света говорила искренне. Злость и негодование, которыми она буквально дышала, подтверждали это сполна.
— Я сказал тебе только то, что должен был сказать. Мы не на футболе, дорогая, ты зря кипятишься.
Мне показалось, что она не обратила на мои слова никакого внимания.
— Я знаю, где мы, и не боюсь, как ты! Я хотела остаться чистой потому, что это разумно и необходимо. Ты же истолковал мои слова по-своему… Поступай, как знаешь, я тебя не неволю.
Моё самолюбие было задето, однако я не собирался уступать ей в чем бы то ни было. Я вообще не любил уступать женщинам, даже если это были сущие тигрицы. Их сила и ярость только подзадоривали меня. Как говорил один мой приятель: «Отнесись к женщине, как к вещи, и она будет цепляться за тебя, как собака». Впрочем, это было давно.
— Угомонись! Сядь, надо все как следует обдумать, — сказал ей я. — У нас есть «ствол»… Сейчас он — у него. Может, обойдемся и без оружия…
— Нет. Тут нечего думать, Андрей. Менты будут искать не труп бизнесмена, а его самого, ты забыл.
Она снова вернулась ко мне и присела рядом.
— Он просто исчезнет, понимаешь? Я знаю хорошее место, хватит на всех… Твой Гадо не уступит нам долю за здорово живёшь. Обмануть его вряд ли удастся. К тому же я не хочу, чтобы кроме тебя и меня о нашем деле знал кто-то еще. Мне не хочется в тюрьму, я хочу жить, жить! — Она почти кричала, и я подумал, что за стенкой нас могут услышать.
