— Но как вы вошли?
— Через дверь, конечно!
Привратник так же, как и накануне, впал в бешенство. Однако он хорошо помнил, чем закончилось его столкновение с молодым человеком, и постарался сдержаться.
— Через дверь? Да не может быть!.. Кто вам открыл?
— Вы, мой друг!
— Объясните мне наконец, как вы проникли в дом!
— Я уже десять минут твержу: через дверь, и вы сами мне открыли!
— Может, это я вас и в кабинет привел?
— Нет, не вы!
Привратник с нескрываемой иронией заметил:
— Конечно! В кабинет вас пригласил господин маршал!
— Надо же, угадали! Никогда не думал, мой друг, что вы столь проницательны!
Этого привратник уже не вынес и взорвался:
— Вон отсюда! Хотя нет, постойте, я вас изловил! Вы пытались ограбить дворец! Я вас поймал с поличным. Сейчас доставлю вора к прево, и хорошая веревка будет тебе достойной наградой!..
Привратник не успел закончить свою пламенную речь: кто-то схватил его за руку. Он обернулся и увидел маршала.
— Убирайся! — рявкнул Франсуа. — И последи, чтобы сюда никто не входил.
Перепуганный гигант почтительно согнулся, рассыпался в извинениях и, пятясь, исчез за дверью.
— Шевалье, — сказал Франсуа, — извините меня, я так внезапно оставил вас… Но я был в полном смятении… Юноша, вы воскресили меня!
Пардальян понял, что творилось в душе маршала.
— Монсеньор, — сказал с искренней прямотой молодой человек, — я много слышал о вас, и все говорили, что вы — человек чести. И еще я много слышал о фамильной гордости Монморанси. Мне известно, как высоко ценят представители этой семьи добрую славу своего рода. Сегодня, когда вы, зарыдав, склонились перед портретом, я убедился в истинном благородстве и достоинстве наследника славной династии.
— Вы правы, — воскликнул Монморанси, — я действительно разрыдался, но, поверьте, очень рад, что смог облегчить душу перед своим другом. Шевалье, позвольте мне называть вас так… Ведь вы принесли мне такую счастливую весть…
— Господин маршал, — собрав все свое мужество, промолвил Жан, — вы забыли, кто мой отец.
Шевалье замолчал, а маршал задумчиво смотрел на своего гостя и восхищался им. Но Франсуа не мог избавиться от сомнений. Он как-то совсем забыл о той роли, которую сыграл в этой истории Пардальян- старший. Но в любом случае маршалу нужно было решить: мир или война… Пардальян-старший, безусловно, совершил преступление — и преступление тяжкое. Ведь он стал сообщником Анри де Монморанси и немало потрудился для того, чтобы сломать жизнь маршалу и Жанне де Пьенн; его старания привели к тому, что едва не случилось непоправимое… А теперь Франсуа де Монморанси должен был простить столь страшное злодеяние…
Но человек такой прямоты и такой твердости не мог долго колебаться. Он принял решение со свойственным ему великодушием. Франсуа де Монморанси протянул руку шевалье де Пардальяну:
— Нет-нет, я помню об этом и клянусь, что полюбил вас за то счастье, которое вы вернули мне… Но меня приводит в восторг и ваша самоотверженность. Я не сомневаюсь, что вы очень привязаны к отцу.
— Да, это так, монсеньор. Впрочем, иначе и быть не могло. Матери своей я не знаю. Все мои детские впечатления связаны лишь с отцом. Он сделал все, что было в его силах, чтобы я вырос настоящим мужчиной; мы объездили всю Францию — и всегда были неразлучны. Как часто он отдавал мне последний кусок, а сам оставался голодным, укутывал меня своим плащом, а сам дрожал от стужи! Я обязан отцу всем… и я глубоко почитаю его, ведь кроме него у меня никого и нет!..
— Шевалье, — вскричал восхищенный герцог де Монморанси, — вы так благородны! Вы обожаете отца, но без колебаний вручили мне письмо, в котором господин де Пардальян обвиняется в страшном преступлении…
Шевалье надменно вскинул голову.
— Вы не дали мне договорить, господин маршал! Да, желая восстановить справедливость, я был вынужден принести вам это послание, однако я также имею право защищать своего батюшку! Причем любыми доступными средствами. И прежде чем мы продолжим наш разговор, я хочу, чтобы вы честно сказали мне: что вы собираетесь сделать с моим отцом? Если вы считаете его своим врагом — я немедленно превращусь в вашего недруга! Если вы пылаете жаждой мести — я, обнажив шпагу, поспешу отцу на помощь.
— Шевалье, — улыбнулся Франсуа де Монморанси, — мне известен лишь один господин де Пардальян — тот, благодаря которому я вновь обрел жену и дочь, тот, что вывел меня из мрака отчаяния к свету надежды… Это вы, юноша… Если же мне доведется когда-нибудь познакомиться с вашим отцом, то я смогу только поблагодарить его за такого сына!
Шевалье с волнением пожал руку маршала.
— Ах, сударь, признаюсь, если бы вы возненавидели моего отца, я бы покинул этот дом несчастнейшим из людей!
Франсуа с удивлением взглянул на юношу. Шевалье испугался, что нечаянно выдал тайну собственного сердца, и торопливо произнес:
— Я очень рад, монсеньор, что вы не возненавидели господина Пардальяна. Он ведь не закоренелый злодей; он искренне старался загладить свою вину…
— Каким образом? — изумился маршал.
— Видите ли, монсеньор, мой отец украл младенца, однако вскоре принес малютку матери, ослушавшись своего господина. Батюшка сам говорил мне об этом. Правда, он не называл никаких имен и не вдавался в детали. Ведь господину де Пардальяну даже в голову не могло прийти, что когда-нибудь мне выпадет честь беседовать с вами.
— Да, я прекрасно представляю, как все это было… Разумеется, настоящий преступник — мой брат Анри. Именно он велел похитить ребенка, а ваш батюшка, сначала подчинившись негодяю, совершил потом доброе дело! Итак, шевалье, я начинаю искать бедную мученицу и ее дочь… Прошу вас, расскажите мне как можно более подробно обо всем, что случилось на улице Сен-Дени.
Пардальян поведал о своем аресте и освобождении из Бастилии, объяснил, как попало к нему в руки послание Жанны де Пьенн. Юноша умолчал лишь о причинах, заставивших Жанну и Лоизу обратиться именно к нему. Шевалье предпочел не распространяться на эту тему…
— По-моему, — добавил Жаан в заключение, — поиск нужно вести в двух направлениях. Я уже говорил, что к дому, где жили бедняжки, проявлял странный интерес герцог Анжуйский: он околачивался там со своими фаворитами. Так что, возможно, в похищении замешан брат короля.
— Нет, это маловероятно. Я хорошо знаю Генриха Анжуйского: он боится скандалов и предпочитает обделывать свои делишки втайне.
— В таком случае, монсеньор, справедливо то, о чем я подумал сразу же: скорее всего маршал де Данвиль случайно увидел на улице герцогиню де Монморанси. Если так, нам стоит заинтересоваться дворцом Мем.
— Похоже, вы правы, — голос Франсуа дрогнул от сдерживаемой ярости, — я тотчас нанесу визит брату. Но ответьте мне, юноша: если бы вы не нашли меня в Париже, вы бы все равно бросились на помощь бедным пленницам? Что заставляет вас поступать так, шевалье?
— Монсеньор, — промолвил Пардальян, пытаясь скрыть свои истинные чувства. — Я мечтаю хотя бы отчасти искупить грех, совершенный моим батюшкой…
— Да, верно… Вы удивительно благородный человек, шевалье. Извините меня за мой вопрос.
Пардальян поспешил перевести разговор на другую тему:
— Мне кажется, монсеньор, вам не нужно появляться в доме вашего брата. Это небезопасно. Нельзя так рисковать…
— Небезопасно? Рисковать? — вскричал Франсуа. — Дайте мне только сойтись с ним лицом к лицу — и
