Любопытство — и достоинство, и недостаток придворного, его подлинная страсть, почти болезнь.
Неожиданная новость — приезд маршала Монморанси, который много лет не появлялся при дворе, — переполошила весь Лувр.
В тот день у короля Карла IX был прием, то есть придворные присутствовали при утреннем туалете его величества. Затем Карл показал приближенным свой новый кабинет, который по его приказу отделали на первом этаже, под королевскими апартаментами. К этом помещении, обширном, но казавшемся небольшим в сравнении с гигантскими анфиладами Лувра, Карл намеревался устроить охотничий и оружейный зал. Из окон кабинета открывался вид на Сену; здесь не было ни набережной, ни причалов; внизу, прямо под окнами, прихотливо извиваясь, бежала река.
Карл IX и десятка полтора его приближенных рассматривали аркебузу, которую демонстрировал им королевский оружейник Крюсе.
— Ваше величество, — говорил он, — это новая конструкция. Бьет без промаха!
Карл вертел в руках оружие, но думал явно не о меткости стрельбы. Он устремил мечтательный взгляд в окно, на струящиеся воды Сены и, забывшись, тихо выдохнул:
— Мари!
— Взгляните же, сир, — продолжал свои пояснения Крюсе.
Карл очнулся от грез и принялся рассматривать аркебузу.
— Вот представьте, ваше величество, — говорил оружейник, — что кто-то из ваших врагов как раз проходит вдоль Сены. Где-нибудь вон там, недалеко от того тополя. Вы можете выстрелить прямо из окна и наверняка попадете, а сами будете в полной безопасности. Ваше величество желает попробовать?
— Зачем? Надеюсь, у меня нет врагов, — раздраженно заметил Карл.
И морщины набежали на его бледный лоб.
— Конечно, у вашего величества нет врагов, — поспешил согласиться Крюсе. — Но попробуйте, оружие необыкновенной меткости…
— Ну, хорошо, хорошо… — вздохнул король.
Придворные подошли поближе, чтобы присутствовать при королевской забаве.
— Герцог де Гиз, — попросил Карл, — посмотрите, нет ли кого-нибудь на берегу, а то я, не дай Бог, задену человека.
Гиз, высунувшись из окна, огляделся:
— Никого, сир!
Король прицелился, выбрав мишенью тополь, росший шагах в тридцати от окна. Молодой герцог де Гиз подошел к Карлу с горящим фитилем.
— Зажигайте! — скомандовал король.
Герцог поднес фитиль, прогремел выстрел, и комната наполнилась дымом.
— Есть! — радостно закричал Крюсе. — Вы попали в тополь, ваше величество! Отсюда хорошо видно… Я же говорил — прекрасное оружие.
— Но учтите, — небрежно заметил герцог Анжуйский, — мой брат отличный стрелок!
Придворные согласно закивали головами, а фавориты Генриха Анжуйского даже радостно зааплодировали.
— У короля меткий глаз! — воскликнул Келюс.
— Его величество — лучший охотник королевства! — добавил Можирон.
Неожиданно стоявший поодаль мрачный мужчина произнес с неприятной усмешкой:
— А если бы на месте тополя оказался гугенот, король отправил бы его ad patres[7].
— Браво, Моревер! — заявил Сен-Мегрен.
Пока придворные болтали, король, внезапно побледнев, мрачно разглядывал рану, нанесенную тополю. Резким движением Карл отставил аркебузу и произнес:
— Дай Бог, чтобы из нее никогда не пришлось стрелять по живым мишеням!..
Придворные замолчали. Карл IX подозвал старика Ронсара, беседовавшего в противоположном углу комнаты с Дора.
— А что вы об этом думаете, отец мой? — обратился к поэту король.
Карл называл так Ронсара потому, что был искренне к нему привязан, а, кроме того, хотел подчеркнуть свое особое расположение к сочинителю.
Вопрос пришлось повторить, ибо Ронсар, как мы знаем, был абсолютно глух; он и выстрела-то почти не слышал. Ему показали аркебузу, тополь, и он наконец понял, о чем речь.
— Сир, — ответил старый писатель, — как жаль, что изуродовано прекрасное детище природы. Этот тополь плачет; поверьте мне, сир, дерево не понимает, за что вы его так искалечили…
— Господин поэт старается убедить нас, что у деревьев есть душа, — усмехнулся Гиз. — Да ведь это же ересь!
Ронсар не расслышал, но по ироническому выражению лица герцога понял, что над ним смеются. Седые брови Ронсара сурово сдвинулись, и он сердито добавил:
— Я скажу то же самое и охотнику, сразившему оленя или косулю: это преступление! Тот, кто для собственного удовольствия готов убить беззащитное животное, — а ведь прекрасные глаза этих благородных созданий молят преследователя о пощаде, — да, тот не колеблясь убьет и человека. Охотник по натуре кровожаден. И напрасно он прикрывает свою жестокость поверхностным блеском хороших манер: раз он убивает, у него инстинкты убийцы…
Нужно было обладать немалой отвагой, чтобы произносить подобные слова перед королем, безумно любившим охоту.
Но Карл IX лишь улыбнулся и снисходительно прошептал:
— Поэт! Настоящий поэт!..
В эту минуту в дверях вырос королевский лакей.
— В чем дело? — осведомился Карл.
— Сир, маршал де Монморанси покорнейше просит ваше величество об аудиенции.
— Монморанси в Лувре? — изумился Карл. — Наверное, и он прослышал о том, что мы собираемся заключить с гугенотами мир. Ведь раньше маршал не слишком-то стремился появляться при дворе. Пригласите его ко мне!
Карл IX уселся в высокое кресло черного дерева, сплошь покрытое искусной резьбой. Двери открылись. В кабинет скользнули по двое четыре пажа в ливреях Монморанси и замерли по обеим сторонам от входа. Потом появился маршал, за которым следовал шевалье де Пардальян.
Франсуа де Монморанси остановился в трех шагах от короля и почтительно склонился перед монархом. Затем он выпрямился, ожидая, когда Карл заговорит с ним.
Придворные застыли в ожидании; они не знали, как поступить: то ли любезно улыбаться Монморанси, то ли холодно отвернуться от него. Все наблюдали, какой прием окажет маршалу король.
Один лишь герцог де Гиз снисходительно и враждебно поглядывал на Монморанси.
— Явился! Лучший друг гугенотов… — процедил Гиз.
Король смотрел на маршала с искренним восхищением: лицо и фигура этого представителя прославленной семьи излучали сдержанную силу, спокойную гордость и благородное достоинство.
— Я рад приветствовать вас, господин маршал, — промолвил Карл. — Вас так давно не видели при дворе, что мы уже начали опасаться, не погибли ли вы. К счастью, вы, похоже, вполне здоровы.
Своими обиженными замечаниями Карл намекнул на то, что немного уязвлен тем пренебрежением, с которым относился к королевскому двору Франсуа де Монморанси. Но затем государь сказал ласково и серьезно:
— Однако главное то, что вы наконец посетили меня и, надеюсь, больше не пропадете! Еще раз заверяю: я счастлив встретиться с вами!
— Сир! — воскликнул Франсуа. — Покорнейше прошу выслушать меня.
— Я весь внимание. Что вы хотите мне сообщить?
— Сир, мне необходимо поговорить с вашим величеством с глазу на глаз.
— Что ж, я согласен.
При этих словах короля все придворные, среди которых находился и герцог Анжуйский со своими
