Пожалуй.
Понурив голову, Брэдли поплелся в кухню.
Хэри зашипел сквозь зубы. Он злился на себя. Незачем срывать гнев на слуге: Брэдли годами заботился о Дункане, и заботился от всего сердца.
– Брэд, – окликнул его Хэри. – Оставайся сколько придется. То есть… черт, я бы тебя нанял за домом приглядывать, только… – Он беспомощно развел руками. – Я только что сообразил, что мне нечем тебе платить.
– Спасибо, – тихонько ответил тот. – Спасибо, Хэри. Вы точно не хотите перекусить?
Хэри закрыл глаза. При мысли о том, чтобы запихнуть в себя хоть кусок, у него сводило кишки, будто чья-то жестокая рука наматывала их на кулак.
– Не сегодня. Я пойду наверх и поближе познакомлюсь с бутылкой.
Брэдли молча кивнул и скрылся в кухне.
Хэри еще долго стоял в прихожей Эбби, слушая тишину. Брэдли все равно что ушел. А больше никого не осталось.
Вера. Дункан. Шенна.
Кейн.
Холодный мраморный пол, классически строгая лестница на балюстраду второго этажа, ковровая дорожка цвета бургундского вина – все так хорошо знакомо. Он мечтал о таком доме за много лет до того, как смог себе его позволить, и каждая деталь навеки врезалась в память. Он никогда не думал, что здесь будет так пусто.
«Еще суток не прошло», – подумал он в изумлении. Еще вчера самыми страшными его проблемами были глюки шунта, сведенные ноги и вечная злоба.
«Боже мой…»
Ему казалось, что грудная клетка сейчас провалится в отворившуюся под сердцем пустоту.
«Господи боже, что я наделал?»
– Хэри, – промурлыкала Эбби из-за левого плеча, – вызов к экрану, срочность высокая.
Хэри машинально шагнул к ближайшему экрану и вдавил клавишу приема. Послать звонящего к черту ему в голову не пришло; он испытывал непонятную отстраненную благодарность к этому человеку за то, что тот отвлек его на миг от созерцания руин судьбы.
Звонил Тан’элКот.
«Явился поглумиться», – тупо подумал Хэри.
Поверх черного свитера бывший император натянул металлически блестящую упряжь амплитудного модификатора.
– Кейн, – хмуро вымолвил он, – ты должен немедля прибыть ко мне в Кунсткамеру.
– Ты выбрал не самое удачное время.
– Для тебя лучшего времени не будет. Его не осталось вовсе. Езжай. Немедля.
– Я говорю тебе… – Хэри осекся. – В Кунсткамеру? – переспросил он, нахмурившись. – Если ты в Кунсткамере, почему на тебе упряжь?
– По той же причине, по которой ты должен приехать сейчас же. Ты втянул меня в свою войну, Кейн, и я должен переговорить с тобой прежде, чем стану очередной ее жертвой.
– Что?.. Не понимаю, – выдавил Хэри.
Мозг, словно заржавевший двигатель, с трудом переключался на высокие скорости.
Глаза Тан’элКота пылали мрачным огнем.
– Ты действительно желаешь, чтобы я рассказал обо всем по открытой линии в твоем доме?
Хэри вспомнил, какая толпа соцполицейских и синтековских охранников толклась здесь днем, и кивнул.
– Понимаю, – проговорил он, – но…
– Нет, – прогремел Тан’элКот. – Приезжай. Дело жизни и смерти. Моей и Пэллес Рил.
Зажмурившись, Хэри со свистом втянул обжигающий воздух.
– Еду, – отрезал он. – Буду у Южных ворот через десять минут.
6
Подсвеченные сбоку аварийными лампами, залы Кунсткамеры превратились в жуткие пещеры безвоздушно-черных теней и отбеливающего света. Тан’элКот шел впереди, величественный и страшный, как танк на воздушной подушке. Толстые подошвы кроссовок беззвучно ступали по паркету. Только каблуки Хэри постукивали, и звук этот отдавался эхом в бетонных стенах. По коже бежали мурашки.
Дрожь берет от этой хренотени.
Тревога глодала сердце: все здесь было не так. Не только из-за пунктирных огоньков аварийных ламп за мутным бронестеклом; не только потому, что ни один экспонат не ожил с приближением гостей; дело было даже не в мертвой тишине, – глубже, чем бывает на Земле, – воцарившейся, когда стих неумолчный шепоток кондиционеров и вентиляторов.
