– Не знаю, – ответил Хэри. – Мне это показалось хорошей идеей. – Он улыбнулся великану окровавленными губами. – Может, хотел услышать от тебя спасибо.
Тан’элКот отвернулся.
– Мой Давид, – пробормотал он. – О, мой Давид…
– Ты что, статую свою долбаную жалеешь? – Хэри с трудом принял сидячее положение. – Твоя жизнь или твоя статуя. Что ты предпочел бы спасти?
Тан’элКот закрыл лицо ладонями.
– Не приведи бог художнику делать такой выбор.
– А ты и не делал, – напомнил Хэри. – Никто тебя не спрашивал.
– Я не просил тебя о помощи, – горько вымолвил бывший император. – И не стану благодарить.
Хэри сидел, глядел на своего вечного противника и думал, что благодарность ему, собственно, и не нужна.
Старый, усталый, пожеванный жизнью, полуногий…
«Я еще могу».
Хэри оскалился на луну.
«Я еще, блин, все могу».
Это чувство стоило всех заработанных им ожогов.
– Давай шевелись, – бросил он резко. – Привяжи к чему-нибудь свой долбаный канат, чтобы мы могли слезть с крыши.
Покуда Тан’элКот привязывал канат к декоративному зубцу на фасаде Кунсткамеры и спускался по нему на землю, Хэри Майклсон оценивал понесенные потери.
Дункану уже не помочь; социальная полиция вцепилась в него бульдожьей хваткой и не отпустит, не выжав кровь до капли. Вера продержится – как ей ни тяжело, одиноко и страшно среди незнакомых людей, непосредственной опасности для нее нет. Шенкс не из тех, кто может запытать и убить беспомощного ребенка ради собственного удовольствия – она пытала и убивала беспомощных детей только ради собственной выгоды. Тан’элКот в помощи больше не нуждается; зная, какая опасность ему грозит, он может обратиться за помощью к приятелям-инвесторам.
А сам Хэри…
Чтобы спастись, он должен принести в жертву нечто большее, чем жизнь.
– Я спустился! – крикнул Тан’элКот с тротуара.
Вместо ответа Хэри отошел от наполненного дымом прозрачного купола к соседнему и прислонился к гладкому бронестеклу, сквозь дуговое сияние куклы Пэллес Рил вглядываясь туда, где восковой Кейн нанизывал себя на меч воскового Берна. Он столько раз переживал этот миг за последние семь лет, что теперь не мог сказать с уверенностью, сохранились у него собственные воспоминания о нем или он помнит только пережитое в записи. Просмотреть запись из вторых рук, чтобы проверить свою память, у него всегда не хватало духу.
Но одно он знал наверняка: умирая в тот день на той арене, он был счастлив, как никогда в жизни.
«Ну ладно, – подумал он, глядя на воскового Кейна. – Ладно. Теперь я понял».
Потому что Кейн действительно умер тем жарким осенним днем на стадионе Победы. Семь долгих лет Хэри Майклсон был гниющим трупом Кейна.
«Ну и… в жопу. Ничего особенного в смерти нет. Умереть всякий может».
– Я спустился! – повторил снизу Тан’элКот. – Ты идешь?
Хэри подошел к краю крыши. Из машинного улья между Студией и Кунсткамерой выезжали с ревом машины службы безопасности и где-то далеко завывали сирены пожарных.
– Ты меня не видел! – крикнул он Тан’элКоту, наматывая канат на руку. – Меня здесь не было. Ты выбрался сам. Слышишь?
– О чем это ты?
– Времени нет объяснять. Иду спасать мир.
Он вытянул канат до конца и снял петлю с каменного зубца.
– Кейн! – крикнул снизу Тан’элКот.
Он едва не огрызнулся машинально: «Меня зовут Хэри, черт бы тебя побрал!» – но передумал. Замер на секунду, наслаждаясь этим чувством.
– Да? – отозвался он в конце концов, перегнувшись через парапет. – Что?
– Это и мой мир, Кейн, – промолвил Тан’элКот. – Удачи.
– Спасибо. – Он коснулся ладонью виска, словно отдавая честь. – Тебе того же.
Потом развернулся и побежал в сторону тоннеля, соединявшего Студию с Кунсткамерой.
9
Фельдшер-спасатель выпрыгнул из машины «скорой помощи» раньше, чем турбины сбавили обороты. Воздушная волна едва не сбила его с ног.
– Вы ранены, сэр? – крикнул он Тан’элКоту, стараясь переорать рев глохнущих моторов. – Вам нужна
