– Нет.
–
– Нет.
–
– Не повезло.
–
Глаза его сверкали, словно осколки обсидиана: черные, острые.
– Да.
–
– Протяни руку.
Она заколебалась.
– Давай, – подбодрил он. – Мы уже переросли детские игры. Руку!
– Хорошо.
Она вытянула руку – подобную ее собственной, но величиной с длань Ма’элКота, – а кожа, словно намасленный пергамент, и ревматичные суставы принадлежали Коллбергу. Он покачал головой, указывая на левую руку – раненую, обожженную, совсем человеческую руку:
– Эту.
Она шарахнулась.
– Не доверяешь мне? – Он ухмыльнулся по-волчьи, будто ответ вовсе его не заботил.
Изумившись себе самой, она поняла, что действительно не доверяет этому человеку – и не могла поначалу даже осознать, почему.
Не верила, не могла поверить. Он и прежде обманывал ее, мучил, губил. Он лгал ей, и лгал, и лгал, и ложь его разрушила ее жизнь. Он был источником ее нестерпимых страданий на протяжении семи долгих лет. Он угрожал ей, насмехался над законными кастовыми отношениями. Он бил ее, сломал нос и пнул в пах…
«Какой пах? – мелькнуло у нее в голове. – Что такое?»
Прежде чем остальные двое могли удержать ее, она протянула руку. Быстрей взгляда сверкнул на солнце клинок и вонзился между костями, пробив ладонь насквозь: призрак стали, сочащийся у основания черной кровью.
Обжигающая холодом сталь обернулась раскаленным тавром, когда он повернул нож, заклинивая лезвие между костями, а потом, дернув, вывернул им троим руку, сбивая с ног. Задыхаясь от шока, еще не осознаваемого как боль, они смотрели изумленно, как льется по клинку черная нафта, стекая с острия.
И там, куда падала густая жидкость, трава под ногами чернела, скручиваясь, и начинала дымиться.
–
В черной дали небес солнце натянуло тетиву до самого сердца и выпустило фотонную стрелу.
Пламенным метеором пробила она раненое крыло феникса и пронзила ладонь богини там, куда вошел нож Кейна. Стрела прошла сквозь ее тело, и тело бога за ее спиной, и того, кто стоял за ним, соединяя их троих вместе с фениксом полыхающей струей бело-голубого излучения черена.
Сила хлынула ввысь, наполняя феникса, и тот вскричал, раздирая душу, и брызнула из раненого крыла черная кровь, дождем заливая весь мир.
– Это, как понимаешь, метафора, – пояснил Кейн. – Думаю, если ты сосредоточишься, то поймешь, что происходит на самом деле.
И она ощущала…
Из родника на Кхриловом Седле сочилось черное масло, вливаясь в поток нечистот из лагеря железнодорожников. В древних северных чащах сохли и чернели иглы елей и пихт, и сочилась из лопнувших стволов черная, как оникс, живица. В пустоши Бодекен нафта поднималась из тухлых болотных глубин, и по живой зелени распространялись омертвелые пятна.
Ужас богини передался тем, кто разделял ее сознание.
–
–
Она уже чувствовала, как жизнь вытекает из нее, как смерть карабкается вверх по нервам, будто проказа.
–
Волчья ухмылка стала шире, потеряв остатки веселья.
– Ты уже мертва. Мы убиваем
–
