Второе — от Гуннара Хагена, он интересовался, почему Харри не ответил ни на один из его звонков, и сообщал, что пресса охотится за ним из-за необоснованного задержания Тони Лейке.
Третье — от Гюнтера, который в очередной раз назвал Харри Клейном и сообщил, что полиция Лейпцига не нашла паспорт Юлианы Верни и потому не может проверить, есть ли там штамп Кигали.
Четвертое сообщение оказалось от Микаэля Бельмана, который просто попросил Харри в два часа явиться в КРИПОС: он исходит из того, что Сульнес ему все объяснила.
Харри встал. Чувствовал он себя хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Возможно, он чувствовал себя потрясающе. Он прислушался к себе. О'кей. Сказать «фантастически» все-таки, наверное, было бы преувеличением.
Он спустился, съел пару хрустящих хлебцев и сначала сделал важный звонок.
— Вы говорите с Сес Холе. — Голос ее звучал так торжественно, что он невольно улыбнулся.
— А вы разговариваете с Харри Холе, — сказал он.
— Харри! — Она произнесла его имя еще два раза.
— Привет, Сестрёныш.
— Папа сказал, ты дома. Ты почему раньше не звонил?
— Я был не готов, Сестрёныш. Сейчас готов. А ты?
— Я всегда готова, Харри. Ты же знаешь.
— Да, правда. Давай пообедаем в городе, а потом съездим к папе. Я тебя приглашаю.
— Да! У тебя такой радостный голос, Харри. Это из-за Ракель? Ты с ней говорил? Я разговаривала с ней вчера. А что это у тебя за звук?
— Это у меня хлебцы посыпались на пол из упаковки. А что она хотела?
— Она спрашивала про папу. Она узнала, что он болен.
— И все?
— Да. Нет. У Олега все хорошо.
Харри сглотнул слюну:
— Здорово. Ну, скоро увидимся.
— Только не забудь. Я так рада, что ты дома, Харри! Мне столько надо тебе рассказать!
Харри положил трубку на кухонный стол и наклонился, чтобы поднять с пола рассыпавшиеся хлебцы, и тут телефон зазвонил снова. С Сестрёнышем такое случалось: стоило ей положить трубку, как она тут же вспоминала, что забыла сказать что-то важное. Он выпрямился.
— Что такое?
Глубокий кашель. Потом голос, мужчина представился Абелем. Имя показалось знакомым, и Харри автоматически принялся копаться в памяти. Там в строгом хронологическом порядке хранились папки с прошлыми делами. Он помнил все: имена, лица, номера домов, даты, звук голоса, цвет и модель автомобиля. Хотя мог вдруг забыть, как зовут соседей, с которыми три года живет в одном подъезде, или когда день рождения у Олега. Это называется профессиональной памятью следователя.
Харри слушал не перебивая.
— Я понимаю, — сказал он наконец. — Спасибо, что позвонили.
Он отсоединился и набрал новый номер.
— КРИПОС, — ответил усталый голос на коммутаторе. — Вы звоните Микаэлю Бельману.
— Да. Холе из убойного отдела. А где Бельман?
Голос сообщил, где находится комиссар.
— Логично, — сказал Харри.
— Что? — зевнула девица на коммутаторе.
— Ведь он этим и занимается, правда?
«Шёйенский скалодром» — вот что гласила надпись на стеклянной двери, выходившей прямо на парковку. Он открыл дверь и вошел внутрь. Спускаясь по лестнице, остановился, чтобы пропустить стайку радостных школьников, направлявшихся к выходу. Сбросил ботинки, оставил их внизу у лестницы. В просторном зале полдюжины человек находились на разных уровнях десятиметровых скальных стендов. И хотя это были просто стены, они напоминали горные склоны из папье-маше в фильмах про Тарзана, которые Харри с Эйстейном в детстве смотрели в кинотеатре «Симра». С той разницей, что из этих торчали красочные зацепы и крюки с узлами и карабинами. От синих матов, по которым шел Харри, тянуло мылом и потными ногами. Он остановился рядом с кривоногим коренастым мужиком, сосредоточенно следившим за выступом у себя над головой. От его альпинистской обвязки тянулась веревка к человеку, висевшему на руке в восьми метрах над ними. Человек раскачался, поднял ногу, завел пятку за розовый грушевидный зацеп, другой ногой встал на маленький выступ и, подтянув веревку, элегантным, плавным движением намотал ее на якорь.
— Got you![118] — крикнул он и, качнувшись на веревке, уперся ногами в стену.
— Хват пяткой, — прокомментировал Харри. — Любит твой шеф выделываться, а?
Юсси Колкка не ответил и даже не удостоил Харри взглядом, только потянул за рычаг спускового устройства.
— В офисе сказали, что ты здесь, — сообщил Харри скалолазу, скользнувшему по веревке вниз.
— Я тут занимаюсь каждую неделю по графику, — пояснил Бельман. — Возможность тренироваться в рабочее время — одно из преимуществ полицейской службы. А ты, Харри? Выглядишь накачанным. Приличная мышечная масса. То, что надо для скалолазания.
— Амбиций только маловато, — посетовал Харри.
Широко расставив ноги, Бельман приземлился и слегка потянул за веревку, чтобы ослабить узел- восьмерку.
— Не понял.
— Не вижу смысла в том, чтобы карабкаться так высоко. Предпочитаю боулдеринг где-нибудь на горках. Иногда хожу по холмам.
— Боулдеринг, — фыркнул Бельман, расстегнул обвязку и снял ее. — А ты знаешь, что гораздо больнее падать без веревки с двухметровой высоты, чем с веревкой с тридцати?
— Да, — криво улыбнулся Харри. — Это я знаю.
Бельман сел на скамейку, скинул скальные туфли, похожие на балетные, и растирал ноги, пока Колкка подтягивал и сматывал веревку.
— Получил мое сообщение?
— Да.
— Тогда к чему такая спешка, мы ведь в два все равно увидимся?
— Я хотел кое-что прояснить, Бельман.
— Прояснить?
— До того, как мы встретимся со всеми остальными. Нам надо договориться, на каких условиях я войду в команду.
—
— Ты хочешь, чтобы я выразился точнее? Я не нужен тебе, чтобы позвонить в Австралию и уговорить эту девицу прилететь сюда и изобразить подсадную утку, с этим ты и сам отлично справишься. От меня тебе нужна
— Харри! Честно говоря, сейчас…
— Ты выглядишь усталым, Бельман. И сам уже это замечаешь, верно? По-твоему, после убийства Марит Ульсен пресса как с цепи сорвалась. — Харри присел на скамейку рядом с комиссаром. Даже сидя, он был сантиметров на десять выше. — В прессе изо дня в день настоящая «Feeding frenzy».[119] Нельзя пройти мимо газетной стойки или включить телевизор, чтобы тебе не напомнили про Дело. Дело, которое ты не раскрыл. Дело, о котором постоянно зудит начальство. Это из-за него приходится устраивать пресс-конференции, где стервятники, перекрикивая друг друга, набрасываются на тебя с вопросами. Теперь еще тип, которого ты сам же и отпустил, просто взял и растворился в воздухе. А стервятников-журналистов все больше и больше, и некоторые клекочут уже и на шведском, и на датском, а то и на английском. Мне доводилось испытать такое, Бельман. Скоро они, черти, и по-французски
