— Нос еще болит? — спросил он.
— Это ты так просишь прощения?
— Нет.
— Ну… В общем, повезло тебе, Харри, что ты не сломал мне нос.
— Как знать, может, так тебе было бы лучше.
— Так ты будешь просить прощения?
— Прости, Бьёрн.
— Ладно. Значит, тебе нужна моя помощь.
— Да.
— И чего ты хочешь?
— Скажи, а вы ездили в Драммен и проверяли одежду Аделе на ДНК? Ведь она и раньше встречалась с тем парнем, с которым была в Ховассхютте.
— Мы просмотрели весь ее гардероб, но беда в том, что одежду стирали, потом снова носили, да и Аделе с тех пор общалась с другими мужчинами.
— М-м-м… Насколько я понял, лыжница она была никакая. Вы проверяли, скажем, ее лыжный костюм?
— У нее его вообще не было.
— А форму медсестры? Может, она надевала ее всего один раз и на ней остались следы спермы?
— Нет.
— Как насчет вызывающей мини-юбки или шапочки с красным крестом?
— Ничего такого не нашли. Только светло-голубые форменные брюки и туники, но от них особо не возбудишься.
— Ну… Может, ей не удалось раздобыть мини. Или она не решилась его надеть. А ты не мог бы переправить мне ее больничные одежки?
Холм вздохнул:
— Как я уже говорил, всю одежду мы осмотрели на месте, и все, что можно выстирать, было выстирано. Не осталось ни пятнышка, ни волоска.
— А не отдать ли все это в лабораторию? Чтобы там проверили как следует?
— Харри…
— Спасибо, Бьёрн. И я пошутил, у тебя потрясный шнобель. Правда.
Было четыре часа, когда Харри заехал за Сестрёнышем на машине КРИПОС, которую Бельман теперь ему предоставил. Они отправились в Государственную больницу и переговорили с доктором Абелем. Харри перевел то, что Сестрёныш не смогла понять, она всплакнула. Потом они пошли взглянуть на отца, его перевели в другую палату. Сестрёныш сжимала отцовскую руку, снова и снова шептала его имя, словно пыталась ласково пробудить его ото сна.
Зашел Сигурд Олтман, положил руку Харри на плечо, но ненадолго, и сказал несколько слов — совсем немного.
Высадив Сестрёныша у ее квартирки на Согнсванн, Харри поехал в центр, он петлял по улицам с односторонним движением, перекопанным улицам, тупикам. Он проезжал районы проституток, шопинга, наркоманов, и, только когда город вдруг оказался под ним, он понял, что едет к немецким бункерам. Он позвонил Эйстейну, тот появился через десять минут, припарковал свое такси возле машины Харри, приоткрыл дверь, включил музыку, подошел и сел на каменный барьер рядом с Харри.
— Он в коме, — сказал Харри. — Может, это не так уж плохо. Закурить найдется?
Они сидели и слушали «Transmission» в исполнении «Joy Division». Эйстейну всегда нравились исполнители, которые умерли молодыми.[121]
— Жаль, что у меня не было времени с ним поговорить, когда он слег. — Эйстейн глубоко затянулся.
— Ты и раньше этого не делал, так что время тут ни при чем, — сказал Харри.
— Одно утешение.
Харри засмеялся. Эйстейн покосился на него и улыбнулся, словно не был уверен, можно ли смеяться, когда отец у тебя на смертном одре.
— А сейчас чем думаешь заняться? — спросил Эйстейн. — Может, выпьем по такому случаю? Я позвоню Валенку…
— Нет, — сказал Харри и потушил сигарету. — Буду работать.
— Лучше смерть и разложение, чем пропустить стаканчик?
— Ты можешь заехать к папаше и сказать ему «всего!». Пока он еще дышит.
Эйстейн поежился:
— Мне в больницах не по себе. К тому же он все равно ни фига не слышит, верно?
— Я не о нем думал, Эйстейн.
Эйстейн прищурился от дыма:
— Если у меня есть хоть какое-то воспитание, то это только благодаря твоему отцу, Харри. Ты ведь знаешь. Мой-то был полное дерьмо. Я съезжу туда завтра.
— Рад за тебя.
Он смотрел на стоящего над ним мужчину. Видел, как шевелятся его губы, слышал слова, но, наверное, у него что-то повредилось в голове, и он не мог составить из них что-то осмысленное. Он понял только одно: час настал. Месть. Ему придется платить. И это в каком-то смысле облегчение.
Он сидел на полу, привалившись спиной к большой круглой железной печке.
Руки выше локтя были схвачены двумя лыжными ремешками и привязаны к печке. Время от времени его рвало, должно быть от сотрясения мозга. Кровотечение остановилось, тело вновь обрело чувствительность, но в глазах все еще мутилось, туман то сгущался, то рассеивался. Тем не менее никаких сомнений у него не было. Тот самый голос. Голос призрака.
— Скоро ты умрешь, — прошептал он. — Как и она. Но тебе еще есть за что побороться. Дело в том, что ты сам должен выбрать, как умрешь. К сожалению, есть только два способа. Леопольдово яблоко…
Мужчина вытащил перфорированный металлический шарик с коротким металлическим шнурком, свисающим из одного отверстия.
— Его уже отведали три девушки. Правда, ни одной из них оно особенно не понравилось. Но это безболезненно и быстро. И нужно, чтобы ты ответил на один-единственный вопрос. Как? И кто еще знает? С кем ты сотрудничал? Поверь мне, лучше уж яблоко, чем то, другое. И ты, как разумный человек, наверняка понял, что другое — это…
Мужчина встал, преувеличенно медленно похлопал себя по плечам и широко улыбнулся. Тишину прорезал свистящий шепот:
— Здесь немного прохладно, тебе не кажется?
И он услышал скрипучий звук, а за ним тихое шипение. Он уставился на спичку. На устойчивое желтое пламя в форме тюльпана.
Глава 55
Наступил вечер, ясный, звездный и обжигающе холодный.
Харри припарковал машину на холме недалеко от дома, адрес которого узнал на станции Воксенколлен. Особняк выделялся даже на этой улице, застроенной большими дорогими виллами. Он словно попал сюда из норвежской народной сказки: королевский замок из потемневших бревен, с монументальными деревянными столбами крыльца и травой на крыше. Во дворе стояло еще одно строение и что-то вроде лабаза в диснеевском стиле на столбах, в каких в деревнях хранили продукты. Харри сомневался, что
