И он, нехотя и бормоча глухие угрозы, последовал за Понте-Маджоре, покинув Фаусту в тот самый момент, когда она, быть может, нуждалась в его защите.
Тем временем Фауста, ничего не заметив, продолжала свой путь; пройдя шагов пятьдесят, доминиканец открыл вторую дверь и посторонился, как он уже делал это ранее.
Фауста вошла в комнату и только тогда заметила, что Монтальте больше не сопровождает ее.
Она едва заметно нахмурилась и, посмотрев доминиканцу в глаза, спросила без волнения и без удивления:
– Где кардинал Монтальте?
– В тот момент, когда его преосвященство оказался в коридоре, его остановил какой-то сеньор, имевший, по-видимому, для него некое срочное сообщение, – ответил доминиканец совершенно спокойно.
– А! – только и сказала Фауста.
И ее проницательный взор с напряженным вниманием впился в бесстрастное лицо монаха, а затем внимательно-изучающе пробежал по всей комнате.
Это был кабинет средних размеров, с несколькими табуретами и письменным столом, стоявшим перед единственным в комнате окном. Одну стену комнаты занимал огромный книжный шкаф, где на полках в образцовом порядке выстроились внушительных габаритов манускрипты. Другую стену украшало исполинское полотно, заключенное в массивную эбеновую раму без всякой резьбы и изображающее снятие с креста работы Куелло.
Почти напротив входной двери виднелась другая дверь, маленькая.
Фауста неторопливо подошла к ней и открыла; она увидела нечто вроде тесной молельни, освещенной стрельчатым окном с разноцветными витражами; никакого выхода из молельни она не заметила.
Принцесса закрыла дверку и подошла к окну кабинета. Оно выходило в маленький внутренний дворик.
Доминиканец, который бесстрастно наблюдал за этим подробнейшим, невзирая на всю его стремительность, осмотром, предложил:
– Если сиятельная принцесса пожелает, я могу отправиться на поиски его преосвященства кардинала Монтальте и привести его к вам.
– Пожалуйста, святой отец, – ответила Фауста и поблагодарила его улыбкой.
Доминиканец тотчас же вышел и, чтобы успокоить ее, оставил дверь распахнутой настежь.
Фауста встала в дверном проеме и обнаружила, что доминиканец спокойно направляется обратно тем же путем, каким они только что пришли. Она ступила в коридор и увидела, что дверь, через которую они вошли, была еще открыта, а перед ней сновали взад-вперед какие-то люди.
По-видимому, успокоенная, она вернулась в кабинет, села в кресло и стала ждать, внешне совершенно невозмутимая, но внутренне напряженная и готовая ко всему.
Несколько минут спустя доминиканец появился вновь. Абсолютно естественным движением он затворил за собой дверь и, не делая больше ни шагу вперед, объявил с величайшей почтительностью:
– Сударыня, найти кардинала Монтальте оказалось невозможным. Кажется, его высокопреосвященство покинул дворец в сопровождении сеньора, подошедшего к нему ранее.
– Коли так, – сказала Фауста, вставая, – я удаляюсь.
– Что я скажу монсеньору великому инквизитору?
– Вы скажете ему, что, оказавшись здесь в одиночестве, я не почувствовала себя в достаточной безопасности и предпочла отложить на более позднее время беседу, которую я должна была иметь с ним.
И она приказала с поистине монаршей властностью:
– Проводите меня обратно, святой отец. Доминиканец не двинулся с места и остался стоять перед дверью. Он только низко поклонился и спросил с прежней почтительностью:
– Осмелюсь ли я, сударыня, просить вас о милости?
– Вы? – удивилась Фауста. – О чем вы можете просить меня?
– Сущий пустяк, сударыня... Взглянуть на некий пергамент, что вы прячете у себя на груди, – сказал доминиканец, выпрямляясь.
«Я в ловушке! – подумала Фауста. – И этим новым ударом я обязана Пардальяну – ведь именно он открыл им, что я храню пергамент при себе.»
А вслух произнесла со спокойствием, исполненным презрения:
– А что вы сделаете, если я откажусь?
– В таком случае, – спокойно отвечал доминиканец, – я буду вынужден, сударыня, поднять на вас руку.
– Ну что ж, возьмите его, – предложила Фауста, кладя ладонь себе на грудь.
Монах, по-прежнему бесстрастный, поклонился, словно приняв к сведению данное ему разрешение, и сделал шаг вперед.
Фауста вскинула руку, и в ней внезапно блеснул маленький кинжал, всегда висевший на цепочке у нее на груди; она спокойно сказала:
– Еще один шаг – и я пущу его в ход. Предупреждаю вас, святой отец, лезвие этого кинжала отравлено