Сыну Нильса-Эрика теперь во что бы то ни стало нужно было побороться на руках, на пальцах, толкнуть бревно или перетянуть веревку с Генри, чтобы разрешить спор, — обязательно на глазах у девчонки. Один должен выйти из игры, так заведено. И девчонка не возражала.
Лео наблюдал за действом с высоты своей бочки без особого восторга. Он боялся, что сыновья Нильса-Эрика всыплют Генри по первое число: эти здоровые чурбаны уже и водку попивали. К ночи сеновал превратился в сплошную кашу из пьяных рыбаков, квохчущих бабенок, хихикающих девчонок, скандалящих приезжих и тех, кто уже уснул прямо за столом или удобно пристроившись на чердаке. Генри с рыбацким сыном вышли в ночь, чтобы выяснить, кому достанется девушка, а Лео не решился пойти за ними. Он был почти уверен, что Генри придется уступить.
Когда Барон Джаза сыграл последний вальс — нашлись и те, кто еще был в силах танцевать, — маленький ботаник выскользнул с сеновала. Оказавшись под ночным небом, он вдохнул густой летний воздух, влажный и тяжелый, и отправился в лес. Он хотел побыть наедине с собой и подумать о разных вещах, которые волнуют десятилетних мыслителей. Может быть, он гадал, каким недугом страдают отсталые мальчуганы, что с ними не так. В медицинских книгах Лео видел фотографии уродов с огромными головами и с малюсенькими головками размером с булавочную головку, с огромными носами и вообще без носов, людей без рук и с длиннющими ногами, людей с одним глазом и без рта. Вариантов было множество, и Лео знал некоторые болезни, названия которым дали знаменитые врачи, выяснившие, в чем причина недуга. Имена были иностранные, часто немецкие. Может быть, Лео сумел бы выяснить причину болезни Стормёнских мальчишек — болезни Моргана, — чтобы их тоже вылечили. А может быть, ему предстояло обнаружить доселе неизвестный цветок —
Лео шел, погрузившись в детские честолюбивые мечты, когда гармонь на сеновале издала последний звук. Народ стал расходиться, девчонки хихикали, мечтая собрать цветы, чтобы положить под подушку. Лео повернул назад и побрел к праздничному сеновалу. Когда он пришел, там никого не было, огонь на дворе погас, и тонкая струйка дыма поднималась к совсем уже светлому небу. Лео в одиночестве отправился к домам на скалах; здесь и там раздавались взрывы смеха и приглушенное хихиканье, но его это не волновало. Смеялись не над ним.
Присев на скале, Лео стал наблюдать восход с обычным для него сосредоточенно-серьезным выражением лица, как вдруг на воде показалась просмоленная лодка, в которой сидели Генри с той самой девушкой. Они отплывали от причала, Генри сидел на веслах, а девчонка лениво растянулась на палубе. Значит, Генри победил. Сын Нильса-Эрика получил по носу. Лео не мог не признаться себе, что гордится братом. Генри его не видел: он вообще ничего не видел, кроме девчонки, и старался грести как настоящий мужчина. Лодка направлялась к шхерам.
Этой ночью детям позволяли гулять сколько вздумается. Казалось, некоторым родителям только того и надо было: слишком тонкие стенки разделяли спальни. Лео решил погулять еще немного, ему совсем не хотелось домой. Он ничуть не устал, сна не было ни в одном глазу, одиночество ему нравилось, никто к нему не приставал с вопросами, никто не командовал. Лео был свободен. Он мог сидеть на камне, сколько ему хочется, чувствовать, как солнечные лучи медленно нагревают скалу, и мечтать о том, о чем хочется помечтать. Лео видел, как лодка Генри-
Лео следил взглядом за лодкой, плывущей по безмятежному заливу; осторожный бриз чуть рябил воду, и несколько чаек понемногу начали утреннюю рыбалку. Может быть, они подгребут к какому-нибудь островку, думал Лео. Может быть, доплывут до Урмён, где полно гадюк, — чтобы Генри смог показать, как ловко он управляется с ядовитыми рептилиями. Несколько лет назад — Лео точно не помнил когда — Генри держал гадюк в коробке, чтобы показать, что при хорошем обращении они не кусаются. Грета чуть с ума не сошла, когда узнала, и грозилась выбросить коробку в море — но как она собиралась это сделать, не смея приблизиться к оной, было неизвестно. Однако Генри пообещал отвезти змей на Урмён и обещание выполнил. Лео, как и мать, змей ненавидел и очень боялся наткнуться на одну из них, собирая растения в лугах. Однажды такое случилось: змея грелась на ясном утреннем солнышке, и, когда она пошевелилась, Лео застыл на месте, словно загипнотизированный. Он просто не мог сделать ни шагу. Так он простоял час, пока змея не уползла прочь. Колдовство отпустило, Лео бросился домой и несколько дней не выходил на улицу. Генри пообещал, что разберется с любой змеей, которая попадется ему на пути, и Лео стало казаться, что брат вступил в тайный сговор со этими существами — они никогда его не кусали. Много лет спустя, будучи уже гимназистом, пишущим стихи, Лео обнаружил некоторое сходство собственной жизни с судьбой Стига Дагермана, и не случайно материалы для школьной газеты Лео подписывал псевдонимом «Змея». Это была соблазнительная подпись; заразить тоской и страхом легко, но сделать это красиво — сложно. Змея пугает своей загадочной безупречностью, таинственной строгостью. Змея — пестрая лента, провод, заряженный ядовитым страхом, которого хватило бы, чтобы парализовать целый взвод. Змея беззвучна, ее сердца никто не слышит, ее взгляд ни к кому не обращен, ибо змея не нуждается в утешении.
Может быть, именно той ночью Лео стал змеененавистником и змеепоклонником, в одно мгновение осознав свою безутешность. Внезапно — без предупреждения, без единого удара Стормёнского колокольчика, который звонит, предвещая бурю, — этот вечер дня солнцестояния был озарен неумолимым светом непостижимости. Как только Лео вернулся домой, раздался сигнал тревоги: люди кричали и звали на помощь. Лео услышал невнятные выкрики со стороны озера и бросился туда. Он увидел, как папина красная хромированная гармонь сверкает на солнце у прибрежного камня. Он увидел деда, Нильса-Эрика и каких-то женщин, которые тащили что-то из воды. Греты поблизости не было, но ее имя слышалось здесь и там: надо позвать Грету. Увидев мальчика, дед крикнул ему, чтобы тот не подходил: стой, где стоишь, или иди домой, или куда угодно, только проваливай. «Бедный мальчик!» — послышался голос одной из женщин, которая бросилась к Лео и обняла его со слезами, — как ужасно, такой кошмар, и Лео чувствовал запах кофе, свежего кофе. Женщина сотрясалась от рыданий, уткнувшись лицом в мальчишечье плечо, и между всхлипываний слышались слова о папе Лео, Бароне Джаза, который
Спустя ровно двадцать лет мы с Генри Морганом стояли на кладбище Скугсчюркогорден, зажигая свечи в память об ушедших: это был День Всех Святых, и Генри рассказывал, что на похоронах ревел белугой. Он пытался быть настоящим мужчиной, который не плачет, но ничего не получалось. Так окончилась долгая череда мучений и испытаний. Ночь после дня солнцестояния запомнилась братьям необычайно отчетливо и ясно: Генри вместе с девушкой отплыл с островка, где они прикончили целую упаковку презервативов, возлегая на парусине, расстеленной на скале. Едва добравшись до Стормён, Генри заметил что-то неладное. Он попрощался с девушкой, и она, с расплывшимся макияжем и пятнами на платье, заковыляла домой. Генри почти сразу узнал, что произошло, пока он предавался любви на островке. Ему стало так невыносимо стыдно, что он едва не потерял рассудок. Словно бешеный, он бросился на верфь, чтобы разрубить на кусочки те части Ковчега, что стояли там частицами воплощенной мечты. Если бы не дед, который повалил его на землю и обезоружил, Генри, возможно, удалось бы испортить все. После этой встряски Генри словно подменили, и он с еще большей энергией принялся за восстановление разрушенного. Круглые сутки он орудовал топором, пилой и рубанком, а по щекам беспрерывно катились слезы, так что его разметка на глаз оказалась куда менее точной, чем дедовская.
Десятилетний Лео держал себя в руках, стараясь утешить мать. Она звала его своим ангелом, то и дело крепко прижимая к себе. Он стал свидетелем трагедии, но казалось, будто самое страшное не затронуло мальчика, как бывает с теми, кто оказался в самом центре урагана. Он словно бы достиг новой степени совершенства, а не утратил часть преходящей бренности. Мальчик с тонкими старческими чертами лица и печальным серьезным взглядом вызывал всеобщее восхищение.
Скорбная весть быстро разлетелась по стране, Грета стала прославленной вдовой: многие разделили ее горе. Разумеется, о безвременной кончине Барона Джаза говорили разное: злые языки намекали, что все
