Джентльмены

Я никак не мог разглядеть этого человека, но увидел, как Викман машет хвостом, словно послушная собачонка.

— Что это за кадр? — Я никогда не слышал об этом Вильгельме Стернере.

Взгляд Франсена выражал одновременно презрение и понимание, а может, и каплю снисхождения.

— Если ты собрался, черт возьми, писать «Красную комнату» в наше время, ты должен знать, кто такой Вильгельм Стернер. Это шишка, одна из самых важных. В этих плебейских кругах его нечасто увидишь, — с железной уверенностью произнес Франсен. — Гляди в оба — возможно, ты видишь его в первый и последний раз.

— Чем же он занимается?

— Этот клуб — его, — процедил мой новый издатель, не сводя глаз с монстра. — Он же, к твоему сведению, заправляет почти всей промышленностью Швеции. Десять лет назад он завладел концерном «Гриффель». Скоро станет круче Валленберга. Он, кстати, в школе Валленберга и учился. Старик научил его всему. Оно и видно. Скоро одежка будет впору. Дорастет до размера Старика. Самое время. Вильгельм Стернер — он есть, но его не видно.

— Non videre sed esse, — вставил я.

Франсен вздрогнул и пристально взглянул на меня.

— Именно, — отозвался он. — Именно так, парень. Быть незаметным. Это его девиз — и Валленберга. Правительство ждет кризис, это как пить дать. Дела у них хуже некуда. Но в следующем году снова выборы, и тогда потребуются свежие министры. Сейчас в запасе не так много сведущего народа, да еще такого, который пока не успел ничем себя запятнать. Стернер ни разу не входил в правительство.

— Он что же, чист?

— Чист? — воскликнул Франсен, и я снова почувствовал себя идиотом. — Разве тяжеловес может быть чист? Но он умеет заметать следы, что-что, а это он умеет. Совсем недавно он свел в могилу начальников двух отделов. У одного моторчик не выдержал, другой веревку нашел. А про «дело Хогарта» уже и не помнит никто. Там люди дохли как мухи, но сам я ничего толком об этом не знаю. Стернер — тот еще дьявол, парень. Настоящий волк в овечьей шкуре. Элегантной такой шкурке.

Я пытался отыскать взглядом финансового монстра, который шагает по трупам, но это и вправду было сложно. Он стоял у входа: красиво загорелый в безупречно голубом клубном блейзере, бежевых брюках и перфорированных ботинках. Этот явно стряпал дела на международном уровне.

Ему могло быть и под шестьдесят, но о возрасте можно было только догадываться. Если он не играл в теннис с другими магнатами, чтобы оставаться в форме, то что-то здесь было нечисто. Он был типичным подающим, готовым пробуравить и разбить противника на атомы таннеровскими подачами, отработанными с сознательностью и упорством, необходимыми любой большой шишке. Этого человека, наделенного в равной степени злонамеренностью и шармом, понять было непросто. Тяжелый и массивный, как и положено международному магнату, — но в то же время, легкий как перышко. Он казался не вполне реальным человеком с ускользающими очертаниями, как кукла Кен, излучающая точность и лишенную запаха физическую мощь. Пиджак парил в пространстве, словно дирижабль, не касающийся земли.

Мелкая рыбешка вместе с женами любой ценой стремилась коснуться Зла, пожать руку главной шишке, и вскоре я увидел, как Франсен шаркает ножкой. Стернер пожимал руки сдержанно, словно американский сенатор, а его спутница — женщина с азиатской внешностью — улыбалась и приветливо кивала налево и направо, и низам, и верхам. Она элегантно пила мартини, не выходя из тени Чудовища. Ситуация, очевидно, не была для нее нова, но вид у нее был в меру утомленный: она давала понять, что все происходящее ей неинтересно, не демонстрируя скуку. Похоже, в молодости она была настоящей тусовщицей. Теперь же ее можно было считать дамой средних лет, которая не жалела ни об одном из прожитых дней. Будь у меня еще полчаса, она очаровала бы меня, но получаса не было.

Финансовый король Вильгельм Стернер и его ослепительная дама предпочли скрыться, не дожидаясь конца вечера, и это было разумное решение: возлияния усиливались. Лично мне пришлось вытаскивать из воды пятерых полностью одетых гостей, угодивших в бассейн. В том числе и моего нового издателя Франсена.

Таковы были обстоятельства моей жизни в преддверии осени семьдесят восьмого года. Так я изложил их Генри Моргану в «Францисканец» — для знакомства. Я, разумеется, рассказал и о многом другом, но это к делу не относится.

История со взломом произвела впечатление на Генри. Он был растроган до слез.

— Бедный парень! — воскликнул он. — Ты так похож на моего брата, — произнес он с искренним чувством. — Вы из породы неудачников. Ты тоже Рыбы?

— Конечно.

— Черт, так я и знал! У меня, знаешь, отличное чутье. Нутром чую вещи. Я чувствовал, что ты Рыбы.

Тем временем жажда давала о себе знать. Беседа продолжалась уже не первый час, деньги закончились. Оставалось только уйти.

— Можем пойти ко мне, — сказал Генри. — У меня что-нибудь найдется.

— Мне, пожалуй, пора домой. — Сценарий просматривался знакомый: отпустить вожжи и продолжать до самого утра, хотя на календаре обычный четверг и никакие святые в этот день не умирали и не рождались, а если такое и случалось, то напрасно — в наших календарях это отмечено не было, а может быть, Лютер этого святого просто отменил.

— Мне, правда, нужно домой. Сегодня еще только четверг.

— Попрошу без разговоров, — отрезал Генри. — Я еще не рассказал тебе о твоей роли в фильме.

— Ладно, — согласился я. — Только коротко.

Оказалось, что Генри Морган живет на Хурнсгатан. Напротив Горба, в одном из старых ветхих домов, среди только что отремонтированных фасадов — неправдоподобных, как куски сахара со взбитыми сливками.

Мы вошли в подъезд, настенная роспись девятьсот пятого года изображала охоту.

— Подожди меня здесь, — сказал Генри у лифта, доставая ключи. — Я живу на самом верху. Но сначала мне надо приготовить выпивку.

Генри нашел нужный ключ и открыл дверь. Затем он скрылся за портьерой, и стало тихо. Свет погас, я принялся нащупывать выключатель. Несколько минут ничего не было слышно. Наконец за портьерой хлопнула какая-то дверь, затем другая, и навстречу мне вышел Генри Морган с половиной бутылки «Докторс».

— Доверие не пропьешь, — довольно пробормотал он, открывая двери лифта. — Главное, ни о чем не спрашивай.

На пятом этаже была всего одна квартира с двумя входами, и я решил, что это парадная квартира, но Генри не собирался раскрывать все карты этим вечером. Прижав палец к губам, он шикнул:

— Только тихо! Все спят.

— У тебя семья?

— Все спят, все спят! — шепнул он. — Пойдем на кухню.

Мы прокрались на кухню — большую, квадратной формы, снабженную газовой и дровяной плитами. Старый закопченный шкаф до самого сводчатого потолка, фигурный шпон и солидный буфет темного дерева. Генри зажег пару свечей и достал два массивных бокала.

— Садись, малыш, — шепнул он и указал на стул. — Да, дружище, здесь я и проживаю. Не холодновато ли?

— Не страшно. Можно выпить для согрева.

Генри налил нам по неплохой порции и заговорил о моей будущей роли. Оказалось, что он вовсе не режиссер, а, скорее, статист. Когда-то он снимался в главной роли — это была видеоинструкция по плаванию «Калле учится плавать кролем», снятая в пятьдесят третьем году. Так десятилетний пловец Генри Морган дебютировал на экране. Генри поинтересовался, не помню ли я фильма — но я был слишком молод. Итак, Генри Морган был статистом — одним из лучших. Статисты держались одной большой семьей,