Ее тревожило только одно: кажется, Эспиноза догадывается о заговоре, явным главой которого является герцог Кастрана, а тайным – она сама. Следовательно, Эспиноза знает о ее роли в этом деле, однако он ни разу ни о чем не проговорился, хотя Фауста неоднократно пыталась заставить великого инквизитора открыть карты. Но ни одна попытка не увенчалась успехом.
Ее раздражала еще одна вещь. За ней, и она знала это точно, постоянно следили. Для нее такое положение становилось невыносимым. Это в самом деле сильно ее раздражало.
Однажды Фаусте вздумалось прогуляться. Вдруг какой-то офицер узнал ее и остановил. Он не возражал против прогулки, но вежливо сказал, что будет иметь честь сопровождать ее милость принцессу Борджиа. Тут же ее носилки окружил десяток вооруженных всадников. Тогда Фауста спокойно заметила, что ее уже сопровождают трое и этого ей вполне достаточно, на что офицер возразил – опять же очень вежливо, – что это приказ его величества короля Испании, который считает своим долгом защищать гостью от любых неприятностей, столь частых в беспокойном городе Севилье, особенно в последнее время.
Фауста все поняла. Теперь она узница. Впрочем, это ее не очень беспокоило, ибо она знала, что может порвать со своим ужасным союзником – Эспинозой, когда захочет. И все же принцесса нервничала. Она спрашивала себя, каковы намерения великого инквизитора, и не находила ответа.
Поэтому те две недели, которые длилось заключение Пардальяна, она вела себя очень осторожно.
Каждый день Фауста навещала Эспинозу и интересовалась судьбой Пардальяна. Великий инквизитор рассказывал ей о состоянии узника, о том, что с ним делают и что собираются делать еще.
Она серьезно слушала, одобряла или не одобряла, давала советы. Перед уходом Фауста неизменно осведомлялась о здоровье дона Альмарана.
Накануне того дня, когда шевалье вырвал Жиральду из лап Красной Бороды, она по обыкновению нанесла визит великому инквизитору. На ее всегдашний вопрос Эспиноза ответил странным тоном:
– Мучения господина де Пардальяна закончены.
– Должна ли я это понимать так, что он умер? – спросила Фауста.
Не желая больше ничего объяснять, великий инквизитор повторил:
– Его мучения закончены.
Насчет дона Альмарана ей удалось выяснить, что он совершенно поправился и завтра собирается в замок Биб-Альзар, где у него есть какое-то дело.
Фауста улыбнулась. Она-то знала, что за дело было у Красной Бороды в этой крепости. Попрощавшись с Эспинозой, Фауста вернулась домой.
В тот день, спустя примерно час после того, как мы видели удаляющегося Пардальяна, принцесса находилась в маленькой молельне своего загородного дома. Она заканчивала долгую беседу с Тореро.
– Сударыня, – грустно говорил дон Сезар, – вы хотите, чтобы я принял ваши предложения. Вы были так жестоки, что сообщили мне печальную тайну моего рождения. Может быть, было бы лучше, если бы я не знал всей правды! Но теперь это уже неважно: зло совершилось, и поправить ничего нельзя… Однако вам не удалось достичь вашей цели. Зачем вы так упорно настаиваете? Вы хотите видеть меня одержимым честолюбцем. Но я не таков. Я не испытываю нездорового желания властвовать над себе подобными и, – причем теперь более чем когда-либо прежде, – полон решимости не восставать против того, кто был и останется для меня королем… и никем другим. Единственное мое желание, сударыня, – уехать во Францию с моим другом господином де Пардальяном и попытаться там отыскать свое место под солнцем. Я мечтаю окончить свои дни рядом с женой, которую я давно уже для себя выбрал. Она не так прекрасна, как вы, у нее нет ни титулов, ни богатства, но я люблю ее… и этого достаточно. Фауста пришла в ярость.
– О, – воскликнула она, – неужели я всегда буду вынуждена испытывать это жестокое разочарование! Я думаю, что обращаюсь к мужчинам, воинам, борцам, а оказывается, что это всего только женщины… презренные слабые женщины, которые живут только чувством! Почему я сама не родилась мужчиной?!
– Не презирайте человеческие чувства, сударыня. Они частенько помогают нам в жизни.
Фауста не обратила ни малейшего внимания на слова Тореро. Она продолжала:
– Этот Пардальян, с которым ты, несчастный безумец, хочешь уехать, знаешь ли ты, что с ним стало?
– Я не понимаю вас. Объяснитесь! – встревоженно попросил Тореро, не знавший, что шевалье схватила инквизиция.
– Он умер, – произнесла Фауста ледяным тоном. – Этот Пардальян, чье тлетворное влияние подстегнуло твое глупое сопротивление, умер. Он сошел с ума и умер! Да, да, да! А ты – такой же сумасшедший, как и он! И это я, я, принцесса Фауста, сначала лишила его рассудка, а потом погубила.
– Боже правый! Сударыня, если то, что вы говорите, правда, вы…
Фауста жестом остановила своего собеседника.
– Замолчи и выслушай меня до конца! – вскричала она. – И не забудь: стоит тебе пошевелиться, как ты упадешь бездыханным. У этих стен есть глаза и уши… и я позаботилась о своей охране, Сезар… ведь тебя зовут Сезар, не так ли?
Что же касается твоей возлюбленной… этой презренной цыганки, ради которой ты отказываешься от предложенного тебе трона, то знай, несчастный сумасшедший, что она умерла… умерла, понимаешь? Умерла обесчещенной, оскверненная поцелуями и грязными ласками Красной Бороды… Так храни же верность своему воспоминанию!.. Может быть, ты, как и твой бесценный Пардальян, решил всю свою жизнь оставаться верным мертвой?.. Любить опозоренную покойницу?
В этот миг Тореро стремительно бросился к Фаусте. Он схватил принцессу за руку и закричал ей прямо в лицо:
– Повторите… повторите эти гнусные слова… и, клянусь Богом, вам придет конец!.. Вы уже никогда не сможете хвастать своими злодеяниями.
Фауста и бровью не повела. Она даже не попыталась вырваться. Вместо этого свободной рукой принцесса вынула из-за корсажа маленький кинжал.
