Кларисса Пинкола Эстес
Верный садовник
В новом семени — веры залог:
Его корни тем глубже,
Чем бесплодней земля.
A draga clodoknek. Sokan nincsenek
Mar kozottunk, de szibunknrn
Meg mindig elnek.
Por los deportados y emigrantes
De mi familia que ban cruzado
El rio, otra vez y otra vez,
En dos direcciones, con sus
Sombreros y sus corazones
En sus manos.[1]
Верным четырнадцати
Со Сторм Кинг Маунтин,
Которые отдали жизни
За любовь к людям и к лесу.
Пусть все они живут вечно.
В этой маленькой книжке — несколько историй, которые прячутся одна в другой, словно русские матрешки.
У тех народов, к которым я принадлежу по духу и крови, — у мадьяр и мексиканцев, — принято рассказывать истории, занимаясь повседневными делами. Что такое жизнь и чему она учит — на такие вопросы, которые исходят из самой глубины сердца, чаще всего отвечают историей или сразу несколькими. Сказки для нас — что друзья или родственники. Как приглашают друга присоединиться к беседе, так и одна история тянет за собой вторую, а та в свою очередь — третью, а бывает — четвертую, и пятую, и еще, и еще, пока ответ на заданный вопрос не станет длиной в целый эпос[2] .
Вот почему, следуя традиции, прежде чем приступить к самой главной истории — «О Том, Что Никогда Не Умрет», надлежит рассказать о моем дядюшке, старом венгерском крестьянине, на долю которого выпали все ужасы Второй мировой войны. Эту историю — точнее, саму ее суть — он пронес через горящие леса, через полные мрака дни и ночи в концлагере. Крохотным семечком в темном трюме, именовавшемся третьим классом, она перебралась с дядюшкой через океан — в Америку. Он прятал ее за пазухой, когда черные поезда несли его по золотым полям вдоль северной границы, разделяющей США и Канаду. Через все это и многое другое он пронес дух истории-изгнанницы, каким-то непостижимым образом сумев уберечь ее от войн, бушевавших в его собственном сердце.
Однако еще до истории про дядюшку я должна передать вам то, что сам он мне рассказывал о «Том человеке» — старом крестьянине, которого он знал в родной своей стране и который пытался спасти прекрасную рощу от бесчинствовавших в округе захватчиков.
Но еще прежде я должна поведать о том, как рождаются истории, ибо иначе не только мне, но и вообще никому не было бы что рассказывать — и значит, не было бы ни истории об историях, ни истории о моем дядюшке, ни истории о «Том человеке», и уж конечно — «О Том, Что Никогда Не Умрет», — так что страницы этой книги остались бы чистыми и девственно-белыми, словно сентябрьская луна.
Старики у нас в семье обычно играли в особую игру, которая называлась «расскажи историю». Часто за ужином, когда над столом стоял аромат зеленого лука, хлеба только что из печки и острой как огонь домашней колбасы, старшие, смеясь и переговариваясь, подзадоривали молодежь — пора, дескать, уже и вам самим придумывать истории, стихи, и сказки, и всякие небылицы. «Не мешало бы вообще проверить, задерживается ли хоть что-нибудь у молодых в голове. Вот, к примеру… ты: а ну-ка, выдай нам что-нибудь не сходя с места. Поглядим, на что способна нынешняя молодежь».
И вот, едва ли не первая история, которую я сочинила еще ребенком[3] , была про истории вообще.
Откуда взялись истории?[4]
Они появились в этом мире потому, что Богу было одиноко.
Богу? Одиноко? Ну да, потому что в начале времен была бездна, и в ней было очень темно. А темно в ней было потому, что она битком была набита историями, так что все они сплелись в сплошной комок и ни одна не могла даже высунуться.
У историй еще не было формы, и Бог разглядывал бездну и так и этак, пытаясь выудить хоть одну готовую. Но ничего не получалось. И от этого Ему становилось еще более одиноко.
Но тут Ему в голову пришла гениальная идея, и Бог сказал: «Да будет свет!»
И стал свет, да такой большой, что теперь Бог мог запустить руку в бездну и отделить темные истории от тех, в которых говорилось о свете. И вот чистые и прозрачные утренние истории, а вместе с ними и добрые вечерние сказки стали жизнью. И Бог увидел, что это хорошо.
Теперь Бог приободрился, и Ему уже не было так одиноко, и Он отделил истории небес от историй земли, а истории земли — от историй о водах. А потом Бог радостно занялся творением больших и маленьких деревьев и всяких разноцветных семечек и цветочков, чтобы в мире были истории о деревьях, и
