Жеан, напротив, торопился. И без того много времени было потеряно. Только что пробил полдень. Кончини был здесь — присутствие Саэтты доказывало это, — и Бертиль угрожала страшная опасность. Каждая минута могла оказаться для девушки роковой. Нанеся несколько ошеломительных по быстроте ударов, юноша выбил шпагу из рук противника.
— Vacca madonna! — выругался Саэтта.
Он сделал движение, чтобы броситься за своей рапирой, но Жеан, приставив острие шпаги ему к горлу, холодно произнес:
— Не двигайся или умрешь!
Саэтта, скрестив руки на груди, промолвил с непередаваемой интонацией:
— Очень хорошо, убей меня!
Жеан покачал головой и, сделав знак Гренгаю, шепнул ему на ухо несколько слов. Затем, не обращая более внимания на Саэтту, он устремился в сопровождении Пардальяна к башне, громко крича:
— Бертиль! Бертиль! Я здесь!
Глава 76
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!
Именно в этот момент Бертиль поднесла к губам яд Галигаи. Одна сотая секунды, и все было бы кончено. Но рука ее застыла. Быстрым движением высвободившись от Кончини, она бросилась к двери, и с губ ее, уже ощутивших дыхание смерти, сорвался призыв:
— Ко мне, Жеан! Ко мне!
— Я здесь! — отвечал уже близкий голос Жеана.
Кончини также услышал и узнал этот голос. Он зарычал в ярости:
— Проклятый бандит! Значит, его не арестовали… Клянусь кровью Христовой, я его убью!
Оттолкнув Бертиль, он выскочил за дверь, задвинул засов и, опустив голову, хотел броситься на врага со шпагой в руке.
Вокруг него раздавались ругательства, проклятия, богохульственные крики… а также хрипы и стоны. Он оказался прижатым к двери и, бледный и всклокоченный, принужден был, скрежеща от бессильного бешенства зубами, наблюдать за грандиозной схваткой, не принимая в ней участия.
Жеан и Пардальян продвигались вперед бок о бок твердым шагом, ни на йоту не отклоняясь от прямой линии. Жеан сразу же заметил Кончини, застрявшего у двери. И все его страхи исчезли. Слава Богу, он поспел вовремя! Что значили перед этим восемнадцать наемных убийц, вставших у него на пути? Он, возможно, и не видел их — просто шел вперед, отбрасывая все, что мешало.
Оба неумолимо приближались к заветной двери. У обоих была в руке шпага, но они держали ее за клинок, нанося удары эфесом. И при каждом их взмахе падал человек. Роктай лежал на полу с проломленным черепом. У Эйно были сломаны ребра. Оглушенный Лонваль хрипел. А двое все наступали, хотя головорезы Кончини пытались оказать сопротивление. Их приводило в ярость то, что противники не желали скрестить с ними оружие, предпочитая пользоваться рапирой, как дубиной.
Впрочем, вскоре они получили, что хотели. На помощь отцу и сыну подоспели Гренгай, Эскаргас и Каркань. И уж эти-то, черт возьми, не отказали себе в удовольствии пустить в ход клинки, нанеся врагу значительный урон.
Силы становились неравными: все шло к тому, что убийцам предстояло сражаться один на один, а это было уж слишком! Некоторые сочли за лучшее потихоньку покинуть поле боя.
Пардальян вложил шпагу в ножны. Затем, ухватив двух ближайших бандитов за шиворот, он развел их в стороны и с силой столкнул лбами, повторив эту операцию, требующую железной хватки, несколько раз. Удовлетворившись произведенным эффектом, он отпустил их со словами:
— Вон отсюда, мерзавцы! И чтобы я вас здесь больше не видел!
Можете мне поверить, что несчастные не заставили повторять это дважды — они умчались прочь с резвостью зайцев.
Схватка завершилась. Кончини стоял у двери один. Жеан двинулся к нему. Если бы фаворит обнажил шпагу, с ним все было бы кончено. Но Кончини не шелохнулся. Он не был трусом… просто оцепенел от изумления. В это мгновение он напрочь забыл, что вооружен.
Видя это, Жеан удовольствовался тем, что отстранил его рукой. Однако в этом движении заключалась такая сила, что Кончини покатился по полу. Когда он пришел в себя, его уже крепко держали трое храбрецов… и вырваться из их рук не представлялось возможным.
Тогда Кончини понурил голову, и по смуглым щекам его потекли слезы — слезы стыда и бессильной ярости.
В этот момент появился Жеан, ведя за руку освобожденную Бертиль. Они нежно улыбались друг другу, безмолвно признаваясь в любви и забыв, казалось, обо всем на свете.
И в этот же момент входную дверь, тщательно запертую тремя храбрецами, сотрясли мощные удары; в этот же самый момент перед Кончини возник вспотевший и пропыленный человек, который, задыхаясь, с поклоном сказал ему:
— Монсеньор, мадам прислала меня предупредить вас, что король в полдень выехал из Лувра! Король направился сюда, монсеньор, через несколько минут он будет здесь!
Кончини поднял на Жеана полубезумный взор. Мертвенно бледные губы его зашевелились, не в силах произнести ни единого звука — он мог теперь только ожидать решения Жеана.
Жеан услышал слова посланца и все понял. Он посмотрел сначала на Бертиль, улыбавшуюся ему, а затем на Пардальяна, глядевшего на него пристально и с холодным выражением на лице.
Сделав знак троим храбрецам, которые немедленно отошли от своего пленника, он сказал:
— Спасайся, Кончини! Беги, я дарю тебе жизнь!
Улыбка Бертиль стала еще более нежной, а в холодном взоре Пардальяна зажегся огонек.
Кончини, озираясь в смятении, пробормотал:
— От меня этого не жди! Я тебя никогда не пощажу!
— Вне всякого сомнения, — промолвил Жеан тоном величайшего презрения. — Спасайся! Несмотря ни на что, я дарю тебе жизнь.
И Кончини исчез — не столько из страха перед неизбежным арестом, сколько пытаясь бежать как можно дальше от этих слов, обжигающих, словно пощечина.
А Жеан, обращаясь к Бертиль, с невероятной нежностью произнес только:
— Пойдемте!
Бертиль послушно двинулась вперед, с восхитительной доверчивостью глядя на Жеана.
Пардальян и его сын, заняв место по правую и по левую руку от девушки, направились к двери, которую пытались взломать люди начальника полиции. Замыкали шествие Каркань, Эскаргас и Гренгай со шпагами наголо. Все были покрыты пылью и кровью, одежда висела на них клочьями, но глаза сверкали такой решимостью, что перед ними отступили бы храбрейшие из храбрых.
Жеан, отомкнув засовы и сняв цепи, широко распахнул дверь. Они появились на пороге с видом настолько внушительным, что Неви, уже собиравшийся отдать приказ об аресте, отступил на три шага назад.
Королевская карета стояла на прежнем месте. Кучер и оба берейтора оставались при ней — неподвижные, бесстрастные, внешне полностью равнодушные к тому, что происходит вокруг.
Именно к этой карете Жеан и Пардальян повели девушку.
Опомнившись, начальник полиции бросился за ними и, встав перед дверцей, поднял руку вверх. С улыбкой, полной радостного торжества, он резко произнес:
— Именем короля, вы арестованы!
Жеан не ответил. Шпага была у него в правой руке. Переложив ее в левую, он тем же движением, что сбил с ног Кончини, отстранил господина де Неви, рухнувшего к ногам своих лучников. После этого он отворил дверцу кареты и все с той же нежностью промолвил:
— Прошу вас!
Бертиль подчинилась с прежней доверчивостью и, одарив его ослепительной улыбкой, вошла в карету.
Между тем Неви, брызгая слюной от бешенства и сгорая от стыда, вопил:
— Клянусь кровью Христовой! Вот уже во второй раз этот наглец посмел поднять на меня руку! Схватить
