— Конечно. А что?
— Да просто так, — ответил я. — Мне еще не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь прокладывал себе дорогу в кино выстрелами.
Позади меня кто-то хихикнул. Я обернулся и увидел девушку в брюках и с гвоздикой за ухом.
— Дружище, если бы это зависело только от пистолета! — обронила она.
Я подошел к двери, ведущей в коридор, прозвучал зуммер, и она распахнулась. Я оказался в зеленом коридоре, похожем на мышеловку. При необходимости человека можно было задержать здесь. Когда я приблизился к двери в другом конце коридора, опять прозвучал зуммер, и дверь открылась. Я не мог понять, как дежурный узнает о моем приближении. Потом подняв голову, я увидел его отражение в наклонном зеркале: он следил за мной. Когда я коснулся двери, зеркало очистилось. Здесь все было тщательно продумано.
Из коридора я попал во дворик под открытым небом, в центре которого находились небольшой бассейн и мраморная скамья. Под жаркими лучами солнца яркими красками пестрели цветы.
На скамье сидел со вкусом одетый пожилой мужчина, который с интересом наблюдал, как три коричневые собаки-боксера, яростно роясь в земле, выкапывали кусты бегоний. Одна собака, самая крупная, подошла, задрала ногу на мраморную скамью в каких-нибудь двух сантиметрах от ноги мужчины и сделала лужу. Мужчина наклонился и потрепал ее по голове.
— Вы мистер Уилсон? — обратился я к нему.
Он рассеянно посмотрел на меня. Боксер среднего размера потрусил к скамье, обнюхал ее и сделал лужу рядом с первой.
— Уилсон? — лениво протянул мужчина. — О нет, я не Уилсон.
— Простите.
Я подошел к питьевому фонтанчику, подставил под него лицо и вытерся носовым платком. В это время самый маленький боксер вслед за остальными отдал дань той же скамье.
Мужчина с нежностью сказал:
— Поразительно, они всегда делают в одном и том же порядке.
— Что делают?
— Пи-пи, — ответил он. — Строго по старшинству. Сначала Мейзи — мать, потом старший сын Мак и наконец крошка Джок. Всегда в одном порядке. Даже у меня в кабинете.
— В вашем кабинете? — удивился я с довольно глупым видом.
Он взглянул на меня, подняв седые брови, вынул изо рта тонкую коричневую сигару, откусил ее кончик и выплюнул его в бассейн.
— Рыбам от этого лучше не станет, — заметил я.
— Черт с ними, — ответил он. — Я выращиваю боксеров.
«В этой фразе весь Голливуд», — подумал я. Закурив сигарету, я уселся на скамью.
— В вашем кабинете… — повторил я. — Да, чего только не бывает в наше время!
— Постоянно задирают ноги на левую переднюю ножку моего письменного стола. Это доводит секретарш до припадков. Они утверждают, что от этого портится ковер. Что происходит с женщинами в наши дни? Меня поведение собак не раздражает, а, скорее, доставляет удовольствие. Если уж человек любит собак, то ему нравится наблюдать даже за тем, как они писают.
Одна собака выкопала цветущую бегонию и положила ее к ногам хозяина. Он поднял растение и бросил его в бассейн.
— Садовники, наверное, недовольны, — проронил он и снова сел. — В таком случае они всегда могут…
Он оборвал фразу, наблюдая за девушкой-рассыльной в желтых брюках, нарочно сделавшей крюк, чтобы пройтись по дворику. Поймав его взгляд, она завертела бедрами.
— Знаете, что плохо в кинобизнесе? — неожиданно спросил он меня.
— А разве кто-нибудь это знает?
— Слишком много секса, — как бы в раздумье проговорил он. — Все хорошо в свое время и к месту. А в кинобизнесе избыток секса. Мы утопаем в нем по шею, влипаем в него, как мухи в мед. — Он встал. — Мух у нас тоже много. Рад был с вами познакомиться мистер…
— Марлоу, — сказал я. — Вряд ли вам знакома моя фамилия.
— Я ничьих фамилий не помню, — промолвил он. — Годы. Память уходит. Встречаю уж очень много людей. Моя фамилия Оппенгеймер.
— Джулиус Оппенгеймер?
Он кивнул:
— Совершенно верно. Хотите сигару?
Он протянул мне сигару, но я достал сигарету. Он швырнул сигару в бассейн и нахмурился.
— Память уходит, — печально повторил он. — Выбросил ни за что ни про что пятьдесят центов. Не следовало бы этого делать.
— Вы возглавляете эту студию? — спросил я.
Он рассеянно кивнул.
— Не следовало выбрасывать сигару. Если вы сэкономите пятьдесят центов, то что вы получите?
— Пятьдесят центов, — ответил я, не понимая, о чем он говорит.
— Только не в кинобизнесе. Если вы сэкономите пятьдесят центов в кинобизнесе, то получите на них прирост в пять долларов.
Он замолчал и поманил боксеров. Они перестали подрывать бегонии и уставились на него.
— Остается только следить за финансовой стороной дела, — продолжал он, — а это просто… Пойдемте, детки, обратно в бордель. — Он вздохнул и добавил: — Полторы тысячи кинотеатров.
Вероятно, у меня на лице снова появилось глупое выражение, потому что он принялся растолковывать мне:
— Для того чтобы быть шишкой в кинобизнесе, нужно всего полторы тысячи кинотеатров. Остальное гораздо легче, чем разводить чистокровных боксеров. Кинобизнес — это единственный бизнес в мире, в котором можно совершать все мыслимые ошибки и все-таки делать деньги.
— И наверное, единственный бизнес в мире, в котором вы можете позволять своим собакам писать на ваш письменный стол, — подхватил я.
— Но для этого необходимо иметь полторы тысячи кинотеатров.
— Вот это главная трудность.
— Да, это нелегко.
Он взглянул на четырехэтажное здание за газоном.
— Там размещаются конторы, — продолжал он. — Я никогда не захожу туда. Разочаровывающее зрелище. Тошно смотреть на всех этих людей. Самые дорогостоящие таланты в мире. Получают столько денег, сколько хотят. А почему? Неизвестно. Просто таков обычай. Их совершенно не заботит, что они делают и как. Все решают полторы тысячи кинотеатров.
— Вы не стали бы возражать против опубликования ваших соображений?
— Вы репортер?
— Нет.
— Жаль. Чертовски хотелось бы видеть эту мысль напечатанной в газете. — Он помолчал и фыркнул: — Нет, этого никогда не поместят. Побоятся. Пошли, детки!
Старшая, Мейзи, подбежала к хозяину, за ней последовала средняя, потом Джок. Вдруг в порыве внезапного вдохновения он задрал заднюю ногу на отворот брюк Оппенгеймера, но Мейзи оттеснила его.
— Видели?! — просиял Оппенгеймер. — Джок пытался нарушить очередность, но Мейзи не допустила этого.
Он нагнулся и потрепал собаку по морде. Она с обожанием посмотрела на хозяина.
— Глаза вашей собаки, — пробормотал Оппенгеймер, — самая незабываемая вещь на свете.
Он зашагал по мощеной дорожке, и три боксера степенно затрусили рядом с ним.
— Мистер Марлоу?
Я обернулся и увидел перед собой высокого типа с песочными волосами и длинным носом.
