Тоби. День святого мученика Чико Мендеса
Тоби страшно потрясена, словно ее ударили дубинкой по голове. Такая чудовищная жестокость. Но Рен не должна видеть потрясения Тоби. Вертоградари одобряют скорбь — в разумных пределах — как часть исцеления, но сейчас для нее нет места. Грозовые тучи желто-зелены, молния свирепствует; Тоби подозревает, что будет ураган.
— Поторапливайся, — говорит она. — Иначе нас просто сдует.
Последние пятьдесят метров они бегут, взявшись за руки и наклонившись вперед, словно штурмуя ветер.
Сторожка построена в ретро-текс-мексиканском стиле, со скругленными линиями и розовой солнечнокожей, имитирующей штукатурку. Не хватает лишь колокольни с колоколами. По стенам уже вьется кудзу. Ворота из кованого железа распахнуты. В декоративном садике с кольцом беленых камней когда-то было выложено петуниями приветствие: «Добро пожаловать в „НоваТы“». Но сейчас приветствие заросло портулаком и осотом; на клумбе кто-то рылся. Видимо, свиньи.
— Там ноги, — говорит Рен. — Вон там, у ворот.
У нее стучат зубы; она все еще в шоке.
— Ноги? — повторяет Тоби.
Она возмущена: сколько еще неполных тел их заставят созерцать за один день? Она подходит к воротам и смотрит. Ноги не человеческие, а от париковцы — полный комплект, четыре штуки. Только голяшки, тонкая часть ноги. На них еще осталось немножко шерсти — сиреневой. Рядом валяется и голова, но не париковцы: львагнца, золотое руно свалялось, в пустых глазницах запеклась кровь. Языка тоже нет. Язык львагнца, когда-то дорогая прихоть для гурманов в ресторанах «С кровью».
Тоби возвращается туда, где стоит трепещущая Рен, прижав обе руки ко рту.
— Это от париковцы, — говорит Тоби. — Я сварю суп. Со вкусными грибами, которые мы сегодня нашли.
— О, я ничего не могу есть, — скорбно говорит Рен. — Он был всего лишь… он был малышом. Я его когда-то носила на руках.
Слезы катятся по лицу.
— Зачем они это сделали?
— Ты обязана есть, — говорит Тоби. — Это твой долг.
Долг перед кем? — тут же задумывается она. Тело человека — дар от Бога, и вы должны уважать этот дар, говорил Адам Первый. Но сейчас Тоби во всем этом как-то не очень уверена.
Дверь сторожки открыта. Тоби заглядывает через окно в комнату для посетителей с окошком регистратуры. В ней никого нет. Тоби вталкивает Рен внутрь: буря надвигается стремительно. Тоби щелкает выключателем — света нет. В комнате есть обычное пуленепробиваемое окно, неработающий сканер для документов, фотоаппараты для фотографирования сетчатки глаза и отпечатков пальцев. Стоящий здесь человек знал, что ему в спину направлены пять закрепленных на стене пистолетов-распылителей, управляемых из внутренней комнаты, где когда-то сидели, развалившись, охранники.
Тоби светит фонариком через окошечко в темноту внутренней комнаты. Столы, канцелярские шкафы, мусор. В углу силуэт: достаточно большой, чтобы оказаться человеком. Мертвым, спящим или — наихудший сценарий — человеком, который услышал их на подходе и притворился мешком мусора. А потом, стоит им только расслабиться, подкрадется, оскалит клыки, начнет терзать и рвать.
Дверь внутренней комнаты приоткрыта; Тоби принюхивается. Конечно, плесень. Что еще? Экскременты. Гниющее мясо. Другие неприятные тона. Тоби жалеет, что у нее нос не как у собаки и не умеет различать запахи.
Она закрывает дверь. Потом выходит наружу, несмотря на дождь и ветер, и берет из обрамления цветочного бордюра самый большой камень. Этим не остановишь сильного человека, но, может быть, получится осадить слабого или больного. Тоби вовсе не хочет, чтобы на нее сзади налетел плотоядный сверток лохмотьев.
— Зачем ты это? — спрашивает Рен.
— Так, на всякий случай, — отвечает Тоби.
Она не вдается в подробности. Рен и так едва держится на ногах; еще какое-нибудь ужасное открытие, и она может совсем расклеиться.
Буря ударяет в полную силу. Густая тьма ревет вокруг; гром долбит воздух. Во вспышках молнии лицо Рен появляется и пропадает: глаза закрыты, рот — испуганная буква «О». Рен цепляется за руку Тоби, словно вот-вот свалится с обрыва.
Кажется, что проходит очень много времени. Наконец гром начинает удаляться. Тоби выходит наружу — осмотреть ноги париковцы. По спине бегут мурашки: эти ноги ведь не сами сюда пришли и они еще свежие. Кострища поблизости нет: тот, кто убил этих зверей, готовил их где-то в другом месте. Она разглядывает срезы: тут проходил Мистер Острый Нож. Интересно, насколько далеко он ушел?
Она смотрит вдоль дороги, в обе стороны. Дорога усеяна листьями, сбитыми грозой. Все неподвижно. Солнце вышло снова. Поднимается пар. В отдалении кричат вороны.
Собственным ножом Тоби как может сдирает волосатую шкуру с одной ноги париковцы. Был бы большой тесак, она бы порубила ногу на кусочки, чтобы влезли в котелок. Наконец она кладет ногу одним концом на ступеньку сторожки, а другим на тротуар и бьет по ней большим камнем. Следующая проблема: как развести огонь. По этому лесу можно долго ходить в поисках дров и вернуться ни с чем.
— Мне нужно зайти в ту дверь, — говорит она.
— Зачем? — слабо спрашивает Рен. Она дрожит, обхватив себя руками, в пустой комнате для посетителей.
— Поискать топливо для костра, — говорит Тоби. — А теперь слушай. Возможно, там кто-то есть.
— Мертвый?
— Не знаю.
— Я больше не хочу видеть мертвецов, — капризно говорит Рен.
Тоби думает, что, возможно, у нее не будет особого выбора.
— Вот карабин, — говорит она. — Вот спусковой крючок. Стой здесь и никуда не уходи. Если из этой двери выйдет кто угодно, кроме меня, — стреляй. Смотри не застрели меня по ошибке. Ясно?
Если ее там пристукнут, у Рен хотя бы будет оружие.
— Ясно, — говорит Рен. Она неловко берет ружье. — Но мне это не нравится.
Это безумие, думает Тоби. Она так напугана, что выстрелит мне в спину, если я чихну. Но если я не проверю, что там в комнате, мы сегодня не будем спать, и, может быть, к утру нам перережут горло. И огня у нас не будет.
Тоби входит в комнату с фонариком и ручкой от швабры. На полу разбросаны бумаги и разбитые лампы. Под ногами хрустит битое стекло. Запах стал сильнее. Жужжат мухи. У Тоби встают дыбом волосы на руках, кровь шумит в голове.
Сверток на полу явно имеет человеческие очертания. Он покрыт каким-то отвратительным одеялом. Тоби видит купол лысой головы, пучки волос. Она тычет в одеяло палкой, не отводя луч фонарика. Стон. Тоби снова тычет, сильнее: одеяло слабо дергается. Вот появились щели глаз и рот — запекшиеся губы покрыты волдырями.
— Еб твою мать, — говорит этот рот. — Ты чё за ёба?
— Вы больны? — спрашивает Тоби.
— Эта сука меня подстрелила, — отвечает он. Глаза моргают от света. — Выключи эту штуку нахуй.
Ни из носа, ни изо рта, ни из глаз кровь не идет; можно надеяться, что чумы у него нет.
— Куда подстрелила? — спрашивает Тоби.
Это наверняка ее пуля, с того раза, на лугу. Из свертка выцарапывается рука: красно-синие вены. Он ссохся, чудовищно грязен, глаза ввалились из-за жара, но это Бланко, сомнений нет. Уж кому и знать, как не Тоби — она видела его вблизи, ближе не бывает.
