Нина, ты не туда смотришь, мы давно здесь, – крикнул, стоя внизу у самых ступенек, Окунь, помахав при этом рукой тем, кто стоял наверху.
Олег, задрав голову, посмотрел наверх, где на тротуаре у спуска стояла группа солидных немолодых людей, в основном женщин. Они стали медленно, каждой ногой, тем более на высоком каблуке, будто бы пробуя на крепость узкие бетонные ступеньки, спускаться в экзотический кабачок у воды, под водительством жены Окуня Нины – дородной, красивой еще, несмотря на возраст, полноватой, породистой женщины. А Олег, в ожидании гостей стоявший внизу этого альпинистского пути возле генерала, вдруг неожиданно для себя, но абсолютно точно зная, что ответ будет безумно интересен его жене и ее матери, спросил его:
– Скажите, а как погиб этот Соломонов? Что-нибудь об этом известно или нет?
В принципе ответ на этот вопрос мало что значил для него самого и ничего не давал для совместного их с Ольгой поиска иконы, но вся история, рассказанная ему генералом, была настолько загадочна, таинственна и интересна, что над обычно присущим ему прагматизмом взяло верх обычное человеческое любопытство, а уж журналистское – тем более. Вдобавок ко всему, никогда не подводившее его ранее шестое чувство подсказывало, что во всем этом есть что-то такое, пройти мимо чего он не имел ни морального, ни профессионального и даже человеческого права. Это он понял точно.
Однако Окуню отвечать в этот момент на очередной вопрос столичного гостя было уже некогда. Он протянул вперед и вверх свои жилистые руки и поймал ими упавшую в его объятия с нижней ступеньки спуска жену. Потом, таким же почти образом, и всех остальных гостей, пробиравшихся вниз по неудобной, перекошенной в некоторых местах бетонной лестнице. Наконец эта достаточно сложная преграда была ими без потерь преодолена. Шумной кучкой все собрались на небольшом пятачке, чинно поздоровались. Не откладывая дела на потом, генерал познакомил всех с известным московским журналистом, заинтересовавшим, судя по всему, практически всю его светскую компанию. Потом все стали неторопливо, один за другим, усаживаться за давным-давно ожидавший их, уже накрытый низкий, но широкий стол, по просьбе генерала установленный чуть ли не у самой бурлящей воронками воды на специальном деревянном помосте. Олег тоже последовал их примеру. А потом и сам организатор пиршества, немного поговорив перед этим с официантами и, по всей вероятности, еще раз с уважаемым хозяином этого престижного в городе заведения, все передние зубы которого ослепительно блестели на солнце золотыми коронками, уверенно расположился на застеленной ярким плетеным ковриком довольно широкой скамейке с жесткой деревянной спинкой, рядом со своей женой – в торце красиво накрытого, блюдоносного дастархана. И тут же взял на себя роль тамады.
Поприветствовав, как полагается, всех присутствующих, пожелав им и их близким и родственникам здоровья и успехов во всех делах, ввернув для поддержания разговора в свои дежурные тосты пару-тройку, по-видимому, всем гостям известных шуток на узбекском языке, Окунь слегка наклонился к Олегу.
– Сейчас, старина, так ведь вы, журналисты, зовете друг друга, я еще один тост скажу, третий, как полагается, а когда все примутся за еду, отвечу на твой последний вопрос. Годится?
– Конечно, годится, – обрадовался Олег, быстро опрокинув рюмку неплохого узбекского коньяка и зажевав ее кружочком свежайшей конской колбасы – казы и отломленным от только что принесенной из тандыра горячей узбекской лепешки солидным куском, густо намазанным им таящим на глазах сливочным маслом и черной икрой.
Не успел он доесть свой узбекско-европей-ский бутерброд и замечательный ферганский салат из зеленой, совсем не горькой редьки с поджаренным золотистым лучком, как генерал уже произносил обещанный тост за родителей всех присутствующих за столом, пожелав при этом всем, кто из них жив, здоровья, а относительно тех, кого уже нет, – вечной памяти.
Выпив со всеми за третий тост тамады, прилично закусив его ароматным лагманом, Олег вдруг уловил почти невидимый жест генерала.
– Так вот, старик, хотя мне и неясно, зачем тебе этот покойник Соломонов сегодня сдался, я все же в двух словах скажу тебе о его бесславном конце, – наклонившись к Олегу, почти шепотом ответил на заданный вопрос генерал. – Извини, конечно, повторюсь, но я думал, что это тебе абсолютно неважно. Я уж так, заодно, как говорится, даже случайно его фамилию вспомнил. Так вот, его повесили около мастерской, где проходили уроки труда в школе № 25, что на улице Шота Руставели. По-моему, это было где-то в апреле, в тот год, когда обнаружили картину в загашнике Великого князя. Направляясь проверить отдельно стоящее помещение мастерских для уроков труда, где частенько после уроков оставались некоторые школьники-старшеклассники, чтобы выпить вина, в основном дешевый местный портвешок, типа «Бухори», или сухонькое «Хосилот» по семьдесят копеек бутылка, а то и покурить распространенную здесь травку, завуч школы Лидия Ивановна Сергеева – заслуженная учительница республики, известный в городе педагог-историк, воспитавшая не одно поколение уважаемых в республике людей (она и сейчас успешно работает, хотя и на пенсии), которая в то время была по совместительству нашим внештатным помощником, первой его обнаружила и сообщила об этом страшном происшествии куда следует. Наши работники вместе с милиционерами местного отделения быстро убрали все следы, чтобы не только избежать лишней огласки и совсем никому не нужных слухов в городе, но и заодно уберечь школьников от эмоционального стресса.
Подозрение с самого начала пало на молодого тогда дружка Соломонова, нынешнего вора в законе Вогеза, о котором я тебе уже говорил и который довольно часто в компании таких же головорезов, как и он, в этой школе на полянке за мастерскими курил анашу. Да еще на их общего бандитского предводителя с русской фамилией – сына одного из басмаческих главарей прошлого, по которому тоже веревка давно плачет, с весьма странной кличкой: то ли Гюрза, то ли Старая Гюрза. Хотя, может, он здесь и ни при чем. Как выяснилось позже, этот Гюрза вообще оказался ставленником чуть ли не исламских фундаменталистов, осевших после окончательного краха басмачества незадолго до войны вначале в Афганистане и Пакистане, а потом кто в Иране, а кто и в Ираке. А бандитствовал он так, думаю, для прикрытия своей истинной сути. Но долго с этим делом не разбирались, следствие во многом было формальным, и довольно скоро милиционеры повесили эту историю с Соломоновым вовсе не на него и не на Вогеза – не было у них соответствующих доказательств, – а на совершенно другого местного авторитета Артура. После соответствующей тому времени процедуры допросов с пристрастием он признался, в конце концов, в совершении и этого злодейского преступления. Ему, видно, все равно было, поэтому и взял грех своих друзей на душу. В воровских кругах Соломонов, если память не изменяет, его звали Генрих, был известен по какой-то неведомой причине под погонялой «Гена-коллекционер». У нас же в документах ходил под псевдонимом «Сальери». А где теперь скрывается Гюрза, внешне выглядевший тогда довольно презентабельно, даже интеллигентно, неизвестно. Светлое, малость белесое лицо, невысокого роста, симпатичный парень. Довольно красивый издалека, но при ближайшем рассмотрении производит, как мне рассказывали, просто отталкивающее впечатление. И, прежде всего, скользким своим змеиным взглядом и колючими водянистыми глазами. Жив ли он сейчас или отправился следом за Соломоновым, я, честно говоря, не знаю. Про его приспешника Вогеза я тебе уже сказал. А Соломонова, к тому времени окончательно опустившегося пьяницу, вскоре похоронили на старом Боткинском кладбище, недалеко от места, где похоронены Надежда фон Дрейер и ее супруг – член августейшей семьи Великий князь Николай Константинович Романов, да и теперь уже многие другие герои той далекой истории.
– Дима! Ты что-то совсем нас забыл, разговором увлекся, не развлекаешь гостей, да и функцию тамады оставил почему-то. Так нехорошо. Мы все ждем. Нам даже скучно стало без твоих шуток и анекдотов. Женщины просят, не оставляй нас без внимания, пожалуйста, – обратилась к Окуню с другой стороны стола красивая, энергичная, темноволосая, гладко причесанная женщина.
– Успокойся, Тамарочка, все успеем, а уж наговоримся вдоволь, обещаю, – мгновенно ответил ей генерал, явно почувствовав справедливость укора и даже слегка при этом смутившись. – Времени у нас сегодня хоть отбавляй, мы же никуда не спешим. Посидим столько, сколько захотим.
И Окунь вновь приступил к выполнению обязанностей тамады. Отпив для начала еще глоток коньку, он своим громким, энергичным, с железными нотками голосом и не терпящим никаких возражений тоном взял все в свои руки и вскоре представил друзьям уже более полно своего гостя – известного московского корреспондента, рассказав в невероятных подробностях присутствующим то, чего Олег о себе сам никогда не знал и даже не догадывался.
Потом генерал в таком же духе представил – специально для Олега – каждого сидящего за столом. Полные и подробные характеристики гостей, членов их семей были по-восточному цветистыми.
Впрочем, несколько по-настоящему интересных биографий и событий действительно стоили
