камина в глубине большой беломраморной ниши. Пламя согревало узорчатые изразцы на стенах и персидские ковры королевского пурпурного цвета с рисунком в виде золотых подсолнухов, лежащие у него под ногами. На столе перед Картером лежал открытый том «Лилит» Макдональда, а он разглядывал дубовую доску, стоявшую на камине и изображавшую замок с тремя башнями. Из самой высокой башни высовывалась рука в латах, державшая меч, внизу были выбиты слова: «Горе тому, кто посягнёт». Картер сидел так, что ему была видна только часть надписи, но резной барельеф стоял на этом месте испокон веков, и Картер с детства помнил эти слова.
— А вот буря посягнула, — негромко пробормотал он, думая о бескрайних просторах Эвенмера, о его башнях и крышах, погребённых под снегом. — И кто посягнёт на неё?
— Ты сам с собой разговариваешь или призываешь духи предков? — послышался голос неподалёку.
Картер улыбнулся Саре, вошедшей в столовую и вставшей у камина. Сара грела руки у пламени. На ней были зелёная блузка и простая юбка, а также короткий жилет с богатой вышивкой, отороченный и подбитый мехом персидской овцы. Волосы цвета воронова крыла были стянуты на затылке в пучок, и из-за этого глаза Сары казались больше. Она улыбалась, но Картер заметил, что глаза у жены заплаканные.
— Ни один дух не подкрадётся так незаметно, как ты, — сказал Картер. — Посиди со мной.
Он отодвинул книгу, чтобы Сара села с ним рядом на скамью с мягкой обивкой. Она взяла его за руку и спросила:
— О чем ты думал?
— Мысли у меня просто очаровательные… Отчаяние, темнота, страх. Особенно — страх. Ты сказала о духах предков. Слышишь, какой ветер?
— Буря разгулялась не на шутку.
— Да. На Террасах падеж скота, там не хватает еды, одно это плохо. Но сидя здесь, я слышу глас вызова и власти. Это неестественно, Сара. Я понял это сразу, в одно мгновение.
— Анархисты? Картер пожал плечами.
— Вполне вероятно. Мои раздумья возвращаются к сокровищу Иннмэн-Пика. Вот я и гадаю, нет ли здесь связи.
— Может быть, есть. А может быть, ты вспомнил о том, что сегодня — день рождения Лизбет. Картер запрокинул голову.
— Вот как? Неужели я забыл?
— Ты не виноват. Я не всегда напоминаю тебе об этом. Ведь тебе ни разу не довелось праздновать дни рождения. Сегодня ей исполнилось бы восемнадцать. Если бы я знала, что она жива, и даже если бы я точно знала, что она погибла, моё сердце успокоилось бы. Не стоит ли нам ещё раз спросить о ней у динозавра?
Картер покачал головой.
— Уж этот мне старый дракон! Думаю, он все знает, но он такой задавака. «Как одна из ушедших душ» — так он сказал о ней. Что это значит? Загадками он говорит тогда, когда хочет обмануть. Только раз я видел его расстроенным — когда спросил о сокровище Иннмэн-Пика. Но мы должны смириться с тем, что Лизбет для нас потеряна. Давным-давно я сказал тебе о том, что Дом смиряет своих Хозяев. Он заставил меня смириться с этой потерей. В том году, когда я унаследовал вещи отца, стал Хозяином, победил Полицейского и сделал тебе предложение, я считал, что я непобедим. Но я не смог разыскать потерявшуюся девочку. Однако даже теперь, когда прошло столько лет, всякий раз, когда брожу по Дому, я невольно прислушиваюсь и приглядываюсь нет ли где её.
— Ты сделал все что мог. — Сара погладила руку Картера и вздохнула: — Мне она была и сестрой, и дочерью. А у нас нет своих детей… Я знаю, что тебя это печалит. Прости…
— Т-с-ссс, — проговорил Картер и уложил голову жены себе на плечо. — Это наша общая печаль. Быть может, Господь откликнется на наши молитвы, хотя врач нам ничего не обещал.
Они молча сидели рядом, а в груди Картера усилилась тупая боль. Наконец он сказал:
— Сегодня я снова отправлюсь на поиски. Чанта нет слишком долго.
— Чант ходит куда пожелает, и его часто не бывает по нескольку дней.
— Да, и я так думал, но так я думал, пока не услышал голос на фоне ветра. Есть кое-что, что понятно только Хозяину. Равновесие нарушено, Сара. Равновесие между Хаосом и Порядком. С пор как я увидел Леди Порядок в Иннмэн-Пике, я ощущал это как боль в затылке, но сегодня… Сегодня я знаю это наверняка. Перемены чудовищны. Силы пришли в движение, и я боюсь за Чанта.
— Куда ты отправишься?
— Это вопрос. Я должен поговорить с Хоупом и Енохом.
— Я думала, ты меня утешишь. Почему же и мне невесело? Картер торопливо поцеловал Сару в губы.
— Я далеко не весельчак, Сара. Я на тебе женился в надежде, что стану более радостным. А почему ты вышла за меня замуж, я не понимаю.
— Может быть, из-за того, о чем говорил народ в Иннмэн-Пике, — чтобы ты одарил нас башмаками и зерном. Но у меня были другие запросы, повыше.
— Ты ранила меня.
— Не вижу крови. И зёрна, кстати, тоже. Пойдём, вместе поищем Еноха и Хоупа.
Они встали и вышли из каминной ниши. Картер оглянулся на барельеф, украшавший арку: десятки белок в ветвях клёна, а по краю — виноградные грозди. В столовой царил полумрак. Потолок и стены здесь были забраны тёмным дубом, посередине стоял массивный стол, обитый кожей, с ножками в форме когтистых лап. Над столом висела хрустальная люстра. Ободок её плафона украшала резьба в виде маленьких мышек.
Рука в руке, супруги вышли из столовой и пошли по боковому коридору, мимо панелей красного дерева, тускло поблёскивавших багровыми отсветами в полумраке, мимо контрфорсов с резьбой в виде котят, играющих с клубками шерсти. Справа располагалась главная лестница, вся сделанная из тёмного дуба. Столбики перил были выполнены в форме когтистых лап, а над верхней площадкой разместился вырезанный из железного дерева орёл с размахом крыльев в шесть футов, сверху взиравший на добычу. Под лестницей коридор сворачивал к западу у выхода в сад и заканчивался двумя дверями, одна из которых вела в зал для джентльменов, а вторая — в картинную галерею.
Дверь в зал для джентльменов была полуоткрыта, оттуда слышалось негромкое немелодичное пение. Хоуп имел привычку проводить целые часы в небольшом кабинете, который устроил для себя в этом зале. Картер открыл дверь нараспашку, и они с Сарой вошли в мрачноватую комнату. Высокое и глубокое окно было отделано дубом, в тёмной нише стояла длинная, обитая кожей кушетка, бледно-розовый доломитовый камин был покрыт дубовой доской, по обе стороны от него располагались углублённые в стены панели. Потолок и бордюр здесь были нежно-белые, с лепниной в виде висящих колокольчиков. Торшер из кованого железа в форме буквы «Н», увенчанный четырьмя лампами в гофрированных абажурах, освещал дубовый бильярдный стол. Вокруг стола лежал восточный ковёр, красный и зелёный с золотом. Ножки стола прочно стояли на паркете. Около одной из луз на бортике бильярдного стола было вырезано имя «Каваганс».
Рабочий стол Хоупа стоял у стены. Эту часть комнаты он занял целиком, и на каждом столике, этажерке и книжной полке лежали всевозможные чудесные мелочи: книги, курительные трубки, деревянные инструменты, географические карты и пустые бутылочки, бесценные камни из дальних стран, гравюры шестисотлетней давности, древние благовония, крошечные куколки из слоновой кости. На письменном столе рядом со свитком, испещрённым рунами, лежала большая лупа, а поверх свитка — карточка, на которой было написано: «Эррет-Акбе?». Потускневшее зеркало в тяжёлой золочёной оправе стояло на уголке стола. Его поверхность была затёрта сухим мылом.
Хоуп оторвал взгляд от толстенного фолианта на французском языке в красном кожаном переплёте. На его переносице поблёскивали очки.
— У тебя есть минутка? — спросил Картер. Хоуп привстал со стула — так он имел обыкновение изображать поклон Хозяину, и снова сел.
— Входите. Я тут читал занимательнейшие труды о древних соглашениях. Известно ли вам, что каждые три года мы обязаны посылать два медных яблока, изготовленных кидинскими мастерами, жителям Идрина в знак нерушимости нашей дружбы. В ответ они обязаны отправлять нам дюжину бутылок своего лучшего вина.
