— Я имею в виду, вот вам название, — пояснил Стержесс. — «Мадам Оракул». В яблочко! У меня нюх на такие вещи. Женское движение, оккультизм и тому подобное.
— Не хочу печататься, если книга на самом деле не очень хорошая, — заявила я. Это было на третьем «Кузнечике», и мне начинало казаться, что мною пренебрегают. А еще я вспомнила об Артуре. Что он обо всем этом подумает? Об этом горестном, но страстном и, как я теперь понимала, нелепом романе между жен-шиной в лодке и мужчиной в плаще, с огненным взглядом и зубами-сосульками?
— Хорошая, — эхом откликнулся Стержесс. — Не забивайте вашу чудную головку подобными глупостями. Предоставьте нам судить, что хорошо, а что не очень, идет? Это уж моя вотчина. Я имею в виду — хорошего много, но ваша книга просто
22
— Артур, — сказала я. — Скоро издадут мою книгу.
Я сообщила вечером, под одиннадцатичасовые новости по «Си-би-эс» в надежде, что Артур меня не расслышит. Но он расслышал.
— Что? — переспросил он. — Книгу? Твою?
— Да, — подтвердила я.
Артур пришел в смятение и сделал телевизор потише.
— А о чем она? — спросил он наконец.
— Ну… скажем так… о месте мужчины и женщины в нашем обществе. — Тут мне стало неловко: я вспомнила четырнадцатую главу; ту, где Железная Дева, гладкая снаружи и набитая гвоздями изнутри, обнимается с мужчиной в надувном резиновом костюме. Однако я посчитала необходимым дать своей книге достойную, с точки зрения Артура, характеристику, и видимо, мне это удалось, поскольку он перестал хмуриться.
— Прекрасно, — сказал он. — Всегда говорил, что ты способна на большее. Если хочешь, я мог бы ее просмотреть. Подправить.
— Большое спасибо, Артур, — поблагодарила я. — Но ее уже редактируют. — Это была правда: Колин Харпер читал рукопись несколько раз, постоянно что-то вычеркивая и ставя на полях пометку «Убрать». Колин старался проявлять деликатность, но моя книга, совершенно очевидно, приводила его в замешательство. Я дважды слышала от него слово «мелодраматика», а однажды даже «готические сантименты», что меня очень напугало —
— Книга уже в типографии, — сказала я и, видимо, для того, чтобы усилить впечатление, добавила: — Издательство хочет, чтобы я рекламировала ее по телевизору.
У Артура снова сделался недовольный вид. Что ж, ничего удивительного. Я знала, что так и будет.
— Почему ты раньше ничего не говорила?
— Ты был так занят, — пробормотала я, — не хотелось тебя беспокоить. — И это, в общем-то, была правда: Артур познакомился с новыми людьми, и синусоида его активности снова шла вверх.
— Что ж, все просто замечательно, — сказал Артур. — Обязательно ее почитаю. Надо это отпраздновать; я, кстати, так или иначе собирался тебя кое с кем познакомить.
Под «отпраздновать» Артур понимал пойти в «Янг Лок Гарденз» на Спадина-авеню.
— Похоже на «Сай Ву» в старые времена, — сказал он, — когда они еще не были пижонским местом. — Артур имел в виду, что в «Янг Лок Гарденз» недорого. Однажды мы там уже были, и еда нам понравилась; однако, с моей точки зрения, для праздника нужно как минимум шампанское и по возможности свечи. А у «Янг Лок Гарденз» не было даже лицензии на продажу спиртного.
Но у Артура был обиженный вид, и я не стала спорить. Мы дошли до Спадина-авеню и сели в автобус. Машину Артур покупать не желал, называя это ненужной роскошью. Я понимала, что в моральном отношении он прав — он всегда бывал прав морально. Это вызывало восхищение, но понемногу начинало давить на психику.
Артур сказал, что хочет познакомить меня с некими Доном и Марленой Пью. Дон преподает на одной кафедре с Артуром, и у них одинаковые убеждения. Артур объяснил мне, что очень уважает воззрения Дона. Он всегда уважал воззрения других людей — вначале. Но позднее обязательно выискивал в них какую-нибудь гнильцу.
— Никто не идеален, — привычно говорила я. При этом мне все чаще и чаще хотелось добавить: даже ты.
В «Янг Лок Гарденз», как обычно, было полно народу. Нам помахала пара, сидевшая у дальней стены, и мы не без труда протиснулись к их столику.
— Джоан, познакомься: Дон Пью и его жена Марлена, — представил Артур. К горлу внезапно подкатила тошнота: я узнала Марлену — мы ходили в один скаутский отряд.
Она не сильно изменилась. Как и раньше, намного худее меня. Линялый джинсовый костюм, на кармане куртки вышит цветочек; светлые волосы, не очень густые и небрежно разбросанные по плечам; круглые очки в серебряной оправе. Стройное, сильное тело; на левой руке, на всех пальцах, толстые серебряные кольца, похожие на кастет. Сразу видно, что она «взлетела» до Лидера и ее рукава облеплены всевозможными нашивками. И что она ходила на курсы современных танцев. А еще гештальттерапии, карате, плотницкого дела… Марлена улыбнулась мне холодно и уверенно. Я, разумеется, была во всем болтающемся: шаль, длинные бусы (при необходимости — отличная удавка), шарф. Плюс не слишком чистые волосы и грязноватые ногти. Я с ужасом ощутила, что у меня развязаны шнурки — хотя в действительности их не было вовсе.
Мои плечи и бедра мгновенно вздулись от жира. Живот выкатился, как бочка; на голове вырос коричневый берет; скованные паникой ноги оделись в рейтузы. Глаза наполнились слезами. Как вирус в ослабленном горле, мое дремавшее прошлое проснулось и зажило бурной жизнью.
— Приятно познакомиться, — сказала Марлена.
— Извините, — ответила я, — мне нужно в туалет.
Я побежала в дамскую комнату, чувствуя на своей спине их удивленные взгляды. Заперлась в кабинке и долго сидела там, хрюкая и сморкаясь, слабея от жалости к себе. Вот так праздник. Марлена, мучительница, которая привязала меня к мосту и бросила, принесла в жертву чудовищу из оврага; изобретательная инквизиторша. Я вновь оказалась в тисках своего кошмарного детства — там, где мне вечно приходилось бежать за другими детьми, злыми либо равнодушными, протягивая вслед руки и выпрашивая хоть одно доброе слово. Марлена меня пока не узнала, но мне точно известно, что будет, когда это случится: она снисходительно усмехнется своим былым шалостям, а мне станет ужасно стыдно. Хотя я не сделала ничего плохого, и стыдиться следует ей. Почему же она разгуливает на свободе, а расплачиваться приходится мне? Потому что ее свобода — свобода сильных, а моя вина — вина всех беспомощных и беззащитных, всех неудачников. Я люто ее ненавидела.
Но не торчать же здесь весь вечер. Я вытерла лицо влажным бумажным полотенцем, поправила макияж. Надо идти и быть сильной.
Когда я подошла к столику, все ели кисло-сладкую рыбу, запеченную целиком, вместе с выпученными глазами. Они едва заметили мое возвращение, поскольку горячо спорили о культурном империализме Соединенных Штатов. С ними сидел еще один человек — лысоватый мужчина с грустными глазами и волосами песочного цвета. Звали его, как я вскоре поняла, Сэм. Представить меня, естественно, никто не потрудился.
Я сидела и слушала, как они, будто шариком для пинг-понга, перебрасываются доводами, стараясь заработать очки в свою пользу. Решалась судьба страны. Будет ли это национализм с налетом социализма или социализм с напетом национализма? На стороне Дона была статистика, на стороне Артура — гражданское рвение. Сэм имел склонность теоретизировать; выяснилось, что раньше он учился на раввина. Марлена выносила окончательные суждения. Вот человек, который всегда прав, подумала я. Ее самоуверенность затмевала даже дидактизм Артура. Все очки были в ее пользу. Когда-то она работала на
