Орикс и Коростель

их женщин.

Но зачем предполагать худшее? Может, эти люди испугались. Может, убежали куда-нибудь. Может, они больны и умирают.

А может, нет.

Перед тем как он пойдет в разведку, перед тем как выполнит свою — он понимает теперь — миссию, нужно произнести перед Детьми Коростеля какую-то речь. Вроде проповеди. Передать им некоторые заповеди, прощальные слова Коростеля. Только вот заповеди им не нужны, все эти «не», — в них уже все заложено. Нет смысла говорить им: не убий, не укради, не лги, не возжелай жены ближнего своего. Они просто не поймут.

Но он должен сказать им что-нибудь. Пару слов на память. А еще лучше — полезный совет. Он должен сказать, что эти, с другой кожей и перьями, пришли не от Коростеля. Что их шумную палку нужно отобрать и выбросить в океан. Что если эти люди будут вести себя агрессивно — Снежный человек, пожалуйста, скажи, что такое агрессивно? — или попытаются насиловать (Что такое насиловать?) женщин или приставать (Что?) к детям, или если попытаются заставить других на себя работать…

Безнадежно, все это безнадежно. Что такое работать? Работать — это когда строишь разные вещи — Что значит строишь? — или выращиваешь — Что значит выращиваешь? — либо потому, что другие люди побьют или убьют тебя, если не будешь работать, либо потому, что тебе за это дают деньги.

Что такое деньги?

Нет, этого он говорить не будет. Коростель присматривает за вами, скажет он. Орикс любит вас.

Потом он закрывает глаза и чувствует, как его нежно поднимают, несут, снова поднимают, снова несут, держат.

= 15 =

Следы

Снежный человек просыпается перед рассветом. Лежит без движения, вслушиваясь в прибой, что волна за волной накатывает на преграды, шуш-ш, шуш-ш; стук сердца. Снежному человеку так хотелось бы поверить, что он еще спит.

На горизонте с востока серая дымка уже освещена розовым беспощадным заревом. Странно: цвет все еще кажется нежным. Снежный человек смотрит туда в восторге; другого слова не подберешь. Восторг. Его сердце будто летит куда-то, будто его унесла хищная птица. После всего, что случилось, как может мир оставаться таким прекрасным? Ибо он прекрасен. С башен доносятся птичьи крики и гвалт, в этих криках нет ничего человеческого.

Он делает несколько глубоких вдохов, изучает землю, нет ли живности, потом спускается с дерева, сначала ставит на землю здоровую ногу. Он заглядывает в кепку, вытряхивает муравья. Можно ли сказать, что один муравей жив, в любом смысле этого слова, или этот термин имеет значение только в рамках его муравейника? Старая загадка Коростеля.

Он, хромая, идет по пляжу к воде, промывает ногу, чувствует пощипывание от соли: должно быть, нарыв, должно быть, за ночь лопнул — вроде большая рана. Над головой жужжит муха, примеривается сесть.

Потом он ковыляет обратно к дереву, снимает цветастую простыню, вешает на ветку: он не хочет, чтобы она стесняла движения. На нем не будет ничего, кроме бейсболки, а та нужна, только чтобы солнце не светило в глаза. Темные очки он тоже оставит здесь: довольно рано, они не понадобятся. А ему нужно ловить малейшее движение.

Он мочится на кузнечиков, с ностальгией глядя, как они, треща, скрываются в кустах. Эта его привычка уже становится прошлым, точно любовница, что провожает тебя на вокзале, и ты машешь ей из окна, а она неумолимо исчезает позади, в пространстве, во времени, так быстро.

Он идет к своему тайнику, открывает, пьет воду. Нога болит неимоверно, покраснела, лодыжка распухла: засевшая там зараза победила коктейль из вакцины Коростеля и урчания его детей. Он втирает в ногу гель-антибиотик, бесполезный, как грязь. К счастью, есть аспирин, он притупит боль. Снежный человек глотает четыре таблетки, съедает половину энергетического батончика, чтобы привести себя в чувство. Потом берет пистолет-распылитель и проверяет обойму.

Он к этому не готов. Ему плохо. Он боится.

Можно остаться здесь и посмотреть, как будут развиваться события.

Милый. Ты моя единственная надежда.

Он идет по пляжу на север, опираясь на палку и прячась в тени деревьев. Небо светлеет, нужно торопиться. Теперь он видит дым, тонкая струйка поднимается в небо. Идти около часа. Эти люди ничего о нем не знают: они видели Детей Коростеля, но его не видели, они его не ждут. Это его единственный шанс.

Он хромает от одного дерева к другому, неуловимый, бледный, точно шепот. Ищет себе подобных.

На песке — человеческий след. Потом еще один. Не очень четкие: здесь сухой песок, но все равно это человеческие следы, не перепутаешь. А вот цепочка следов, ведет к морю. Разных размеров. Там, где песок влажный, следы отчетливее. Что эти люди здесь делали? Плавали, ловили рыбу? Мылись?

На них была обувь — может, сандалии. Вот здесь они их сняли, вот здесь — надели. Он ставит ногу на мокрый песок, рядом с самым большим следом: подпись своего рода. Едва он убирает ногу, след наполняется водой.

Он уже чувствует запах костра, слышит голоса. Он крадется, будто в пустом доме, где могут быть люди. А что, если они увидят его? Волосатый голый маньяк, в одной бейсболке и с пистолетом- распылителем. Что они сделают? Закричат и убегут? Нападут? В радости и братской любви раскроют объятья?

Он выглядывает из-за листвы: их всего трое, сидят у костра. У них тоже пистолет-распылитель, стандартная модель КорпБезКорпа, но он валяется в траве. Тощие, изможденные. Двое мужчин, один темный, второй — белый, и смуглая женщина, мужчины в тропическом камуфляже, стандартном, но очень потрепанном, женщина в остатках какой-то формы — охранник, медсестра? Наверное, была симпатичная, пока не отощала, а теперь жилистая, волосы спутались и похожи на швабру. Все трое выглядят ужасно.

Они что-то жарят — какое-то мясо. Скунот, что ли? Точно, вот и хвост на земле. Наверное, они его застрелили. Бедняга.

Снежный человек почти забыл, как пахнет жареное мясо. И поэтому у него слезятся глаза?

Он дрожит. Видимо, опять жар.

И что дальше? Привязать к палке кусок простыни, помахать белым флагом? Я пришел с миром. Но простыню он не взял.

Или: Я покажу вам, где находятся сокровища. Нет, не выйдет, ему с ними нечем торговать, им нечего ему предложить. Разве что самих себя. Они выслушают его, его историю. Он выслушает их. По крайней мере, они хотя бы отчасти поймут, что он пережил.