— Психологическая неуравновешенность, которая вынуждает пациента стремиться к хищнической, аутоэротической, антисоциальной и паразитической власти над окружающими. Наряду с…
—
Джек Сьюард со вздохом убрал документы обратно в пиджак и вновь, повинуясь нервной привычке, достал карманные часы. Казалось, неприятная беседа длилась несколько часов, однако на деле миновало лишь еще пять минут. Он опустил окаймленную бахромой шторку, чтобы защитить глаза от солнца, и откинулся на сиденье, обитое бордовым плюшем.
Он прижал драгоценные часы к сердцу и закрыл глаза, отдаваясь на волю снов.
Это случилось четверть века назад. Сьюард подставил эти часы под солнечные лучи, чтобы лучше видеть надпись.
— С безграничной любовью, Люси.
И с ним была она. Живая.
— Тебе не нравится, — надулась она.
Он не мог отвести взгляда от ее зеленых глаз, нежных, как майский луг. У Люси была странная причуда: слушая, она заглядывала говорящему в рот, словно хотела попробовать на вкус каждое новое слово, прежде чем оно сорвется с губ. Как же страстно она любила жизнь! Ее улыбка могла бы растопить и самое холодное сердце. В тот весенний день она сидела рядом с ним на садовой скамейке, а он любовался, как дивно ложится солнечный цвет на непокорные пряди ее рыжих волос, танцующих на ветру. Аромат молодой сирени мешался с соленым морским воздухом гавани Уитби. С тех пор, стоило ему почувствовать запах сирени, в памяти всплывал тот прекрасный и печальный день.
— Итак, — начал Сьюард, как следует откашлявшись, чтобы его голос ненароком не дрогнул, — поскольку вы написали здесь «Дорогому другу», а не «Нареченному», мне остается только сделать вывод, что вы решили не принимать мое предложение руки и сердца.
Люси отвела взгляд, и ее глаза увлажнились. Молчание говорило само за себя.
— Я подумала, что будет лучше, если вы услышите это от меня, — проронила она наконец со вздохом. — Я согласилась выйти замуж за Артура.
Джек Сьюард дружил с Артуром с детских лет и любил его как родного брата, и все-таки не мог не завидовать, как легко все тому доставалось. Арт был богат и хорош собой, ему не пришлось изведать в жизни ни тревог, ни борьбы. И никто не разбивал ему сердца.
— Понимаю. — Собственный голос показался Сьюарду каким-то писком.
— Я на самом деле люблю вас, — прошептала Люси, — но…
— …но не так сильно, как любите Артура. — Конечно же, у него не было ни состояния Артура Холмвуда, ни напористости другого ее поклонника, техасца Квинси П. Морриса.
— Простите меня, — продолжил он уже мягче, внезапно испугавшись, что мог ее обидеть, — я забылся.
Люси склонилась поближе и похлопала его по руке, как мог бы это сделать хозяин, ласкающий четвероногого любимца.
— Я всегда буду рядом.
Уже здесь, в настоящем, он беспокойно заворочался во сне. Увидеть бы снова, хоть на миг, отблеск красоты в ее глазах! В ту ужасную ночь в склепе, когда он встретил ее взгляд в последний раз, в них не было ничего, кроме боли и страдания. Воспоминания о криках агонизирующей Люси до сих пор обжигали его рассудок огнем.
Сойдя с поезда, Сьюард пробирался под проливным дождем сквозь белостенный лабиринт марсельских улочек и проклинал свою неудачливость. Разумеется, поискам надо было привести его на Лазурный берег именно в марте — единственном в году дождливом месяце!
Он медленно шагал в сторону от моря, поглядывая на форт Сен-Жан, который возвышался над индиговой гаванью, словно каменный часовой. Потом повернул голову, и перед его взором раскинулся древний прованский город, выросший вокруг поселения, возраст которого измерялся двадцатью шестью столетиями. Следы греческих и римских основателей встречались на каждом шагу в его средневековых, в парижском стиле,
Вдруг Сьюард остановился. Прямо перед ним высилась типичная средиземноморская вилла в два этажа, с большими деревянными ставнями и коваными решетками на окнах. Весенняя луна, проглядывавшая сквозь тучи, бросала на традиционно белые стены призрачный свет. Крыша из красной терракотовой черепицы напомнила ему о старинных испанских особняках, которые Сьюарду довелось увидеть в Техасе, когда он гостил у Квинси П. Морриса. Для изящной виллы на Лазурном берегу дом производил странное впечатление — тревожное, даже враждебное. Казалось, всякая жизнь покинула его стены. При мысли, что может быть уже слишком поздно, сердце доктора упало.
Внезапно послышался оглушительный грохот и плеск — по мостовой к нему приближался какой-то экипаж. Сьюард нырнул в виноградник, разбитый напротив дома. На лозах, перепутавшихся мокрой паутиной, не виднелось ни одной виноградинки. Вверх по склону неслась черная карета, отделанная позолотой и запряженная двумя лоснящимися вороными кобылами. Без всякой команды животные остановились. Сьюард поднял взгляд и, к своему удивлению, не увидел кучера. Да как такое возможно?
Из кареты вышел рослый человек. Кобылы принялись кусать друг друга и заржали, испуганно выгнув шеи. Затем, вновь несказанно изумив Сьюарда, они тронулись — ровным и ладным шагом, который не направлял никакой возница. Одной рукой в черной перчатке незнакомец держал трость, другую сунул в карман, нашаривая ключи — но вдруг застыл, словно что-то привлекло его внимание.
— Проклятие, — пробормотал Сьюард.
Человек вскинул голову, точно расслышал шепот Сьюарда даже сквозь дождь, и стал медленно поворачиваться к винограднику. Доктора захлестнула паника, в кровь хлынул адреналин, однако он сумел затаить дыхание. Рука в перчатке коснулась полей бархатного цилиндра, и Сьюард еле удержался, чтобы не ахнуть во весь голос, потому что под шляпой скрывалась грива пышных черных волос, которые теперь каскадом падали на плечи.
Его рассудок на миг помутился.
На пороге виллы стояла графиня Елизавета Батори — и выглядела она точно так же, как на портрете, написанном три с лишним века назад.
Глава II
Небо прочертила молния, и капли дождя в ее свете вспыхнули, будто бриллианты на черном бархате. Сьюард знал, что нужно немедленно спрятаться, но мог лишь безвольно, как зачарованный, смотреть на экстравагантную — и такую опасную — красавицу. Светлая кожа Батори резко контрастировала с ее волосами цвета воронова крыла, а двигалась графиня с бесшумной грацией хищника. Льдисто-голубые глаза озирали улицу, готовые отметить любое движение. Сверкнула, осветив мостовую, еще одна молния. Когда графиня повернулась лицом к винограднику, Сьюард бросился наземь, в грязь, надеясь остаться незамеченным.
Он затаил дыхание, стараясь не шевелиться и не замечать судороги в ногах. Безумно хотелось приподнять голову и посмотреть хоть одним глазком, но отсвет молнии на бледном лице сразу же выдал бы
