Дэннис Этчисон
Ночной хищник
Маленькая девочка смотрела на север, на шикарные виллы и ресторан на пирсе, едва вырисовывавшийся в тумане. Высокие окна домов, словно кривые зеркала, отражали белесое небо в виде квадратиков; свои напоминали застывшие черные ноги, которые вышли из моря и замерли на ноябрьском ветру, чтобы уже никогда больше не сделать ни шагу.
Она гадала, придет ли Мария.
Конечно, первым делом она поспешила в загон, но Пебблса там не было. Наверное, Мария пришла раньше и увела его.
Может, за большие скалы к Си-Мэйнор или за пирс к лужам, оставшимся после отлива у мыса на окраине коттеджного поселка. Она не знала, когда заканчиваются занятия в школе Марии, и никогда об этом не спрашивала, но всегда умудрялась первой вернуться домой. К тому времени, когда прибегала Мария, она уже раскладывала уздечки или заделывала дыру в ограде какой-нибудь найденной на берегу возле сгоревшего дома деревяшкой. Так было всегда. Да, всегда. Из раза в раз.
Она побрела без цели вдоль пляжа, нашла прутик и остановилась, чтобы написать на мокром песке: К-О-П-П-Е-Р. После каждой буквы она вертелась на месте и хлопала себя по бокам, чтобы согреться. Но туман, густой, похожий на тюль, уже начал наползать на пляж. Она увидела, что пар от ее дыхания смешивается с туманом перед ее лицом, и весь оставшийся путь быстро прошагала, низко опустив голову. Она ничего не видела и только слышала, как холодные волны разбиваются о темные, облепленные мидиями камни.
Она оставалась с Коппером как можно дольше, приготовила корм для Пебблса, чтобы у Марии было меньше хлопот, когда та приведет его обратно. Коппер, казалось, был чем-то обеспокоен: взбрыкивал, бил копытом по песку и хотел, чтобы его выпустили из загона. Девочка попыталась объяснить, что уже слишком поздно для прогулок, но вместо этого вывела пони и повела его в обход скал через насыщенный щелочью ручей, который тек от коттеджей в океан. Когда они с Марией, бывало, осторожно переводили своих пони с одного осыпающегося берега этой речушки на другой, они любили представлять, что это Гранд-Каньон. Но на самом деле у нее просто не было настроения кататься верхом. Только не сейчас. Не с наступлением сумерек, когда вокруг клубится туман. И не в одиночестве.
Девочка продрогла, и ей стало еще холоднее, когда она поднялась по деревянным ступенькам и вошла через боковую дверь — ту, которая вела в кладовую, — и как мышка проскользнула в дом. Она начала закрывать дверь, чтобы не дать туману проникнуть внутрь, но потом решила оставить ее открытой для дедушки, который вот-вот должен был вернуться.
Из телевизора в гостиной до нее доносились голоса: те же, что она всегда слышала, возвращаясь из школы. Они много смеялись, хотя в них и проскальзывали нотки раздражения, когда их прерывала музыка или зуммер, а это, казалось, происходило постоянно. А еще они, вероятно, очень нервничали оттого, что их держат на программе так долго — день за днем, неделя за неделей. Иногда, конечно, один из голосов произносил правильные слова и выигрывал достаточно денег, чтобы купить себе свободу, и его отпускали домой. А на следующий день появлялся другой голос, новый и занимал место предыдущего. Они всегда звучали возбужденно и радостно, когда произносили правильный ответ, и тогда аудитория не смеялась, а зуммер не жужжал.
Она прошла по покрытому джутом полу и прошмыгнула на кухню. Остановилась, положив руку на дверцу холодильника. Обернулась и посмотрела назад. Диван и стул из ротанга, гора пепельниц, на стене часы и металлический гусь, на столе — блестящая черная пума, лампа в форме гавайского танцора, целующиеся голландские мальчик и девочка, в рамках фотографии плачущего клоуна и та, где мама и папа вместе. Она отвернулась. Открыла холодильник и налила себе стакан «Кул эйд».[1]
— Это ты, Дарси?
— Да-а, — сладким голоском отозвалась она, но не добавила
— Ты еще не видела Марию? — (Дарси услышала, как бабушка, не дожидаясь ответа, начала выкарабкиваться из кресла.) — Мне надо поговорить с тобой, дорогая. Этим утром раздался очень тревожный телефонный звонок…
Бабушка явно направлялась к ней, хотя телевизор продолжал работать. «Это не к добру», — подумала Дарси.
За окном кухни опускался туман. Он был тяжелый, как дождь. Она даже услышала стук по низкой крыше… Нет, это бабушка семенит в своих шлепанцах на картонной подошве.
С крыши доносился стук, ветер перебирал герань на перилах веранды. Туман добрался и туда. Можно было услышать, как он со всех сторон окружает дом. Медленно, нетвердой походкой на нее надвигалась бабушка.
И что-то еще, что-то еще.
Знакомый приглушенный стук.
Она быстро повернулась на звук и увидела двигающийся вдоль пляжа силуэт. Она сразу поняла, что это Пебблс. Пони спотыкался, пар от его дыхания и туман на мгновение рассеялись, и он стал ясно различим, как лунные камешки на мелководье у дамбы.
— Мне надо идти! — крикнула она, так и не сказав
Она выскочила из дому, не закрыв дверцу холодильника и не дав бабушке возможности возразить. Она со всех ног мчалась к Марии и пони. Конечно, это была неправда, конечно неправда. Мария ехала на Пебблсе. Но это сработало.
— Эй, — окликнула она. И когда ответа не последовало, снова: — Эй!
Мария — маленькая, темная фигурка верхом на пони — потянула за удила и развернула Пебблса, его копыта шлепали по блестящему утоптанному песку. Она держалась ближе к воде, даже не приближаясь к дому Дарси, но на обратном пути вынуждена была проехать мимо. И вот теперь она вся напряглась и держалась отчужденно так, будто боялась встретить кого-то на пляже — может, себя, — кого-то, с кем она не сможет справиться.
— Привет, — сказала Мария, потому что должна была что-то сказать. Но выражение ее лица не
