переселение душ существует на самом деле...
Данни держала в руках старый фотоальбом.
Для Харди это были лишь воспоминания. Для его дочери – познание, повторяемое вновь и вновь...
– Так кто это? Капитан Эрскин?
– Правильно, – подтвердил Харди. – У меня дома на чердаке еще несколько коробок фотографий. Заберешь их, когда я... когда меня не станет...
– Папа, не надо так говорить, – перебила его Данни, поправив густые каштановые волосы – снова как мать, которую она никогда не видела, – и решив сменить тему. – Я всегда узнаю капитана Эрскина по вот этому большому ножу в руке. Кроме того, он коренастый...
– Верно. Коренастый, с ножом.
– А это кто? Не Мак?
– Нет, – ответил Эван. – Это лейтенант Форрестол. Он геройски погиб.
Харди вздохнул и решил промолчать о своей бывшей неприязни к этому надменному английскому офицеру. Все-таки надо было отдать и ему должное.
– Он был лейтенантом, как и ты?
– Да. Только я в американской армии, а Форрестол – в британской.
Дочь перевернула страницу альбома, и если при виде своих погибших друзей сердце Эвана билось чаще, то теперь оно едва не выпрыгнуло из груди. Он с болью взглянул на фотографию жены. Даниэль. Довольно высокая, с такими же каштановыми волосами, как и у Данни, с похожими, как две капли, зелеными глазами и чувственными губами.
– Какая красивая была мама, – протянула она.
Эван вздохнул и начал рассказывать ей о том, как он встретился с ее мамой, в тысячный или миллионный раз – то ли на него так подействовало виски, то ли он знал, что Данни всегда с удовольствием слушает эту историю.
– Мы выбрались из ущелья и стали убегать, но немцы не отставали. Они были повсюду. Мы прятались, где могли, и понемногу пробирались к нашим. И таки дошли. Потом мы обо всем доложили и нас отправили на поправку. Мака – в какой-то госпиталь в Париже, а меня – в Англию, лечить раненую руку. Там-то я и встретил Даниэль. Она была настоящей красавицей – совсем как ты – и примерно такого же возраста. Работала медсестрой в госпитале. Ей пришлось бежать из Франции, когда проклятый Виши решил поцеловать фашистам задницу. Бедненькая, работать приходилось не покладая рук, раненых было несметное множество – из северной Африки, из Европы. Так я стал ее пациентом.
– Я рассказывала Ричарду о том, как вы познакомились с мамой и полюбили друг друга, – призналась Данни. – И он утверждает, что это очень часто встречающееся явление, когда пациент влюбляется в свою медсестру.
Харди серьезно посмотрел на дочь.
– Ну и что ты ответила на это?
– То, что вы действительно глубоко любили друг друга и не подходите в качестве примера для его книжек по психологии.
Эван привлек к себе Данни и нежно обнял, благоразумно решив промолчать по поводу этого всезнайки Ричарда, чересчур начитанного сукиного сына.
Она листала страницы альбома дальше. Возвращение в Штаты, он – худой, как щепка, с покалеченной рукой. Не удивительно, что худой, ведь приходилось одновременно вечером – учиться в колледже, днем – работать в издательстве 'Ландерманн', еще и заботиться о молодой жене. Даниэль тоже пришлось устроиться на работу, а свободное время она посвящала улучшению своего английского. Это было трудное, но счастливое время.
Он постепенно продвигался по служебной лестнице. Когда умерла Даниэль, он занимал должность заместителя редактора. Когда Данни исполнилось восемь, стал главным редактором. Дела пошли лучше и через год он смог купить дом на побережье для отдыха летом. Дочери было пятнадцать, когда стал вице- президентом компании 'Ландерманн'. Он измерял вехи своей жизни годами Данни...
Она чувствовала его любовь, отвечала таким же чувством и, как могла, старалась облегчить нелегкую жизнь отца. В одиннадцать лет Данни уже покупала все продукты и готовила завтраки, в тринадцать – вела все домашнее хозяйство и оплачивала счета. Она стирала для него, баловала вкусными блюдами и плакала вместе с ним на могиле мамы... Она просто очень любила своего отца.
Хайклиф безнадежно проигрывал Саттону. Нападающие ползали по полю, как беременные тараканы, мяч валился у них из рук, а защита зияла огромными дырами, которые умело использовали форварды Саттона. Через полчаса после начала игры счет не оставлял надежды на то, что Хайклифу при такой игре удастся уйти от поражения.
Еще через несколько минут Харди потерял всякий интерес к матчу и думал только о том, как ему отлучиться в туалет, расположенный под трибунами.
– Ты что, стала такой заядлой болельщицей американского футбола? – спросил он у подпрыгивающей рядом от волнения дочери.
– Приходится. В нашей команде играет несколько человек из моих групп, – ответила она.
– Надеюсь, что хоть историю они знают лучше, чем умеют гонять мяч, – буркнул он и поднялся с места. – Я сейчас приду. По естественным надобностям, как говорят... Принести тебе еще один хот дог?
– Нет, спасибо, папа, я не голодна, – ответила Данни, напряженно наблюдая за игрой.
Эван протиснулся между рядами сидений, спустился в тоннель, нашел туалет и со злостью прочитал на закрытой на замок двери табличку 'ремонт'. Что же делать? Не станешь же в его возрасте и положении пристраиваться прямо к стенке, к тому же здесь полно полиции. Придется пробираться к другому туалету, в тоннеле другого сектора.
