и повесить на крюк набухшую влагой тужурку, шапку, башлык. Он вытер крупной мосластой рукой мокрое землистое лицо, худыми костяшками пальцев привычно расправил чуть обвисшие унтер-офицерские усы в стрелку. Отдышавшись, простукал деревяшкой к столу и нацелился на нас единственным, черным и круглым, как винтовочное дуло, глазом:
— Коновалов. Афанасий Иваныч.
Другой глаз его был закрыт белыми мертвыми складками кожи.
Мы познакомились.
На нем был серый вытертый китель толстого солдатского сукна, какие носили красные командиры, наверное, еще в гражданскую. Медные пуговицы, нашитые позднее, от времени позеленели.
— Не из Москвы будете?
— Из Москвы.
— Та-а-к... Не близко заехали.
— Да, не близко.
Разговор дальше не пошел. Старуха стала собирать ужин. Вынула из печи чугунок вареной картошки, зеленые кислые щи. Мы вытащили из рюкзаков свои припасы. Бабка Алена сходила в сени, принесла полную миску крупных, мокро блестевших в мутном рассоле огурцов, достала из посудника ложки, темные нечищеные вилки, три мутных граненых стаканчика. Затем, перекрестив ножом подовую корку казенной буханки, принялась кроить хлеб.
— Вы уж на всех давайте стаканы-то, бабушка, вместе выпьем, а то как же так? — предложил шофер.
— Нет-нет-нет! — замахала руками старуха. — Мне этого вашего зелья и на? дух не надо, а старику нельзя, хворый он... Пейте сами-то, пейте уж.
Настороженно глянув на старика, Полонский боком, неловко вылез из-за стола, покопался в своем рюкзаке и принес эмалированную кружку; рядом с ней положил комбинированный рыбацкий прибор — вилку и ложку, вмонтированные в рукоятку складного ножа.
— Прозяб чего-то, не хочется пить из маленькой, — обведя всех глазами, пояснил он, как бы оправдываясь.
— Ну вот, теперь все равно одна лишняя! — обрадовался Николай Васильевич. — Выпьешь с нами, отец?
Старик молодецки поправил усы:
— От одной вреда не будет.
— «Не будет»!.. — передразнила его бабка Алена. — Мотри, старый, заклохчешь потом!
Полонский показал глазами на перегородку, за которой скрылась молодая женщина и откуда вдруг потянуло, запахом духов:
— Ну, а она как... Выпьет?
Старуха молитвенно сложила на груди морщинистые ладони и, косясь на перегородку, проговорила вполголоса:
— Вы хоть ей-то не давайте, Христом-богом прошу!
Мы выпили и принялись за закуску. Полонский, наспех перекусив, поднялся и прошел в горницу.
Старик похлебал щей, неторопливо отложил ложку, широкой горстью вытер усы и заросший седой щетиной кадык:
— Как там, в Москве... Что нового?
Мы сказали, что нового ничего нет, кроме того, что пишут в газетах. Он не поверил.
— В газетах-то пишут не все. Вы там поближе к правительству, чай, чего и кроме слыхать приходилось. До нас вот и то слухи доходят, что деньги за проезд отменили. На автобусах там, на трамваях катают бесплатно теперь.
Мы объяснили, как было на самом деле. Старик помрачнел.
— А я думал, началось... Ведь должно же оно когда-то начаться! А где, как не в Москве? Оттуда должно все пойти!
Николай Васильевич стал наливать по второй.
Зашуршали, раздвинулись ситцевые занавески, и из горницы к столу выпорхнуло что-то цветастое, пестрое, с крашеными губами и в бусах. Стол обнесло легким праздничным запахом духов.
— А вот и я!..
Она по очереди протягивала нам смуглую, голую до плеча руку, пожимала наши ладони своими тонкими пальцами с остатками маникюра на ногтях, повторяя: «Нина», «Нина»...
Следом за ней в проеме перегородки показалось бледное лицо Полонского с блуждающей на губах улыбкой.
Мы сидели смущенные. Николай Васильевич опомнился первый, набулькал ей из бутылки в стариковский стаканчик и, оттопырив толстый, черный от машинного масла мизинец, галантно поднес двумя пальцами:
— Прошу!
Она кокетливо качнула головой: «Нет!» Посмеиваясь, открывая полоску ровных белых зубов, отвела его руку, чуть, скосила на красивого Полонского свои темные, в застоялой синеве век, глаза:
— Сами из кружки, а даме рюмку?
И достала из посудника стакан.
— Меньше не пью!
— Ну, а больше?
— Там видно будет...
Мы приняли ее шутку. Женщина нам понравилась. Полонский снова пробрался на свое место и не сводил с нее задымленных счастливых глаз.
Николай Васильевич поддержал игру по-своему, по-шоферски. Налил стакан до краев, передал ей и замер, застыл, приподнявшись с места, в предвкушении немудрого эффекта. Знал наперед: сейчас она поднесет посудину к губам, дотронется, смочит их и брезгливо передернется: «Фу, гадость!» Затем, раскашлявшись, прикрывая ладонью рот, сунет спиртное, не глядя, в первую подставленную руку, как всегда делают в таких случаях женщины. Это его почему-то забавляло.
Она приняла от него стакан: «За знакомство!» — и поднесла к губам. Бережно, боясь проронить хоть каплю, не переводя дыхания, осушила его до дна и вытерла крашеные губы рукой.
Шофер сел, крякнув от изумления. Полонский торопливо придвинул ей закуску:
— Прошу вас, не стесняйтесь...
— После первой не закусываю!
Инженер взглянул на нее, и улыбка сползла с его губ. Озадаченный, он налил ей еще. Она подняла стакан: «Чтоб клевало!» — снова выпила почти весь и обожгла Полонского из-под низко опущенных ресниц плохо скрытым голодным взглядом.
Инженер сидел в углу. Модный двухцветный свитер красиво облегал его сильные руки, белую мускулистую шею, хорошо развитой торс. Матовая, нежная, словно у девушки, кожа лица от жары и от водки стала только еще бледнее.
Наша новая знакомая быстро захмелела. Мерцая маслянистыми темными зрачками, расслабленно похохатывая, она пробралась по-за столом к Полонскому и положила ему на плечо свою руку.
Инженер смущенно кашлянул, затравленно огляделся:
— Жарко очень... Пойду освежусь.
Она размашисто встала, пропуская его, пошатнулась неловко и ухватилась за рукав его свитера. Полонский выбрался из-за стола, направился к двери и вышел.
Наступила неловкая тишина. Старуха сурово стянула в оборку сухие дряблые губы:
— Постыдилась бы, бессовестная, ведь чужие люди!
Невестка перегнулась через стол, визгливо закричала:
— Ты меня не учи, я тебе не подданная!.. Как хочу, так и живу!
Шатаясь, придерживаясь за столешницу, она тоже вышла из-за стола и заметалась по кухне, что-то отыскивая.
Лицо старухи жалко и беззащитно дрогнуло. Она отвернулась, пряча глаза в концы головного
