попытался поймать ее за локоть, чтоб усадить рядом, но Лида смущенно увертывалась. Алексей старался не глядеть в их сторону и с явно преувеличенным интересом продолжал разговаривать с Витей о какой-то новой коробке скоростей.
Долгушин хмуро наблюдал за Шильченко. Потом вдруг, поднявшись, предложил поехать на реку сейчас же, не дожидаясь утра.
Все, кроме Шильченко, согласились. Но хозяин тоже принялся нас отговаривать, уверяя, что ночью мы не найдем дороги.
— Ты покажи мне, где из деревни выехать, а там уж я сам разберусь! — тряс Алексея за плечи подвыпивший Витя.
Алексей оделся. Мы тоже собрались, сели в машину и тронулись.
При выезде из деревни машина забуксовала.
— Нет, не доедете вы одни! — сказал, вылезая из кузова, Алексей. — Подождите меня, я быстро, только вот потеплей оденусь...
Вернувшись, он сел рядом с шофером и, вслух поверяя мысли свои, успокаивающе бормотал:
— Только бы вот низинку за скотным двором проскочить, а там ехать можно. Правда, есть еще одно местечко, — ну да ничего, как-нибудь...
За скотным дорога пошла под уклон. Витя гнал машину все быстрее.
— Легче ты, легче, не жми... — вполголоса урезонивал его наш проводник и вдруг отчаянно крикнул: — Правее держи!.. Правее!.. Эх, черт!
Машина с ходу врезалась в топкое место. Мотор дико взвыл и заглох.
Какое-то время все сидели молча, еще не веря в то, что случилось. Потом чей-то голос со злобным отчаянием произнес:
— Врюхались!
Один за другим все неохотно начали вылезать из машины. Замелькали огоньки карманных фонарей. Пробовали толкать тяжелый «ЗИС» спереди, сзади, но он лишь прочнее садился на днище, колеса его все глубже зарывались в закрутевшую, перемешанную со снегом грязь...
— Колун ты! — набросился Шильченко на шофера. — Говорили тебе: не жми! Тебе бы дрова возить.
— Думал, проскочу... — сконфуженно оправдывался Витя, вытирая перепачканные руки о штаны.
— «Думал»... Головой надо думать!
— Ну ничего, бывает и хуже, — добродушно успокаивал их наш проводник. — Я в армии тоже шофером работал, знаю...
Он пожалел, что в машине не оказалось лопаты, и попросил подождать, пока он сходит за нею на скотный двор.
Я взглянул на часы. Был двенадцатый час ночи. Разгоняя облака, порывами дул резкий северный ветер. Небо вызвездило. И дорогу, и поле покрыл пышный слой свежего снега. На десятки километров вокруг стояла глухая полночная тишина. Мы, словно тени, бродили вокруг застрявшей машины. Против воли закрадывалось сожаление, что зря все же бросили теплый кров, торчим вот теперь на холодном ночном ветру и неизвестно еще, когда выберемся.
— И на кой нас черт понесло в эту слякоть! — сорвался Шильченко. — Спали бы теперь в тепле, — нет, дернуло кого-то за язык!..
— Была причина, — сердито буркнул Долгушин.
— Пожилой ты, седой весь, а... — начал было, навязываясь на ссору с ним, Шильченко, но художник молча отошел, проглотив обиду.
...Алексей вернулся с лопатами лишь через час. Сказал, как бы оправдываясь:
— К себе домой пришлось идти, на скотном никого не было.
Одну лопату он взял сам, другою принялся копать Долгушин, третьей — шофер. Шильченко похаживал с фонарем вокруг застрявшей машины, указывал каждому, где копать, сердился, кричал и мешал работать.
Часа через полтора откопали колеса и дифер. С третьей попытки машину удалось вытащить. Алексей тоже полез с нами в кузов:
— Надо уж до конца проводить...
Еще одно топкое место миновали благополучно, но было уже два часа ночи, когда приехали на реку.
Приехали, разожгли костер, погрелись чаем из термоса и один за другим полезли в машину спать. Только Шильченко не пожелал забираться в кузов, заявив, что все наслаждение, весь смак рыбной ловли — спать на воздухе, у костра.
3
Коротки для рыбака весенние ночи! Кажется, только успел сомкнуть веки, а тебя изнутри уже кто-то толкает: «Пора!», будто в мозгу сработал беззвучный будильник.
Снег не растаял. На востоке чуть брезжил холодный зеленый рассвет. У потухающего костра на корточках сидел Алексей и подбрасывал в огонь сухие ивовые сучья. Заметив меня, объяснился:
— Огонек вот хочу поддержать... Встал — гляжу, ваш товарищ совсем замерзает, лучше бы его в машину.
Под кустом на снегу спал, весь скорчившись, Шильченко. Он, видимо, насмерть продрог, но и проснуться был не в силах.
— А как же в город? — спросил я Алексея. — Вы же в город с женой собирались...
— В город-то? — Он поглядел на часы. — Рановато еще, четыре утра только. Вот уж Колькину лодку вам пригоню, а то сами ее не найдете...
Вскоре он ушел за лодкой вверх по реке. Шильченко встал, перебрался в машину и снова уснул.
Я отвязал плоскодонный узкий челнок Алексея, мимо затопленного водою кустарника и прошлогодних зарослей камыша выбрался ближе к руслу и встал в облюбованной заводине.
Нерль еще не вошла в берега. Заливая луга и кустарники, она стремительно несла свои полые воды в могучую Волгу, к северу. По мелководью, по затопленной луговине черными тенями шмыгали отнерестившиеся щуки. В заводях, звучно шлепаясь, плескалась плотва.
...Я сменил уже второе место, но клева почему-то не было. Сверху подъехал на лодке Алексей. Вытирая пот, бисером осыпавший лицо и шею, спросил, как клюет, и, услышав, что клева нет, огорчился.
— Должна бы брать, не нершилась еще, — произнес он раздумчиво. — А вы вон ближе к лесу попробуйте, там всегда наши ловят — там яма...
На берегу показалась сонная, нахохлившаяся фигура Шильченко с толстым пучком бамбуковых удилищ в руке.
— Лодку гони! — крикнул он мне осипшим от сна и простуды голосом.
Я посадил его, и мы встали у ямы. Алексей погнал лодку вверх, откуда что-то кричал и махал рукою Долгушин. Шильченко подмигнул на удаляющуюся спину проводника:
— Старается! Заработать хочет!
Снова поднялся затихший было ветер. Дул он с северо-востока, свинцовой рябью покрывая стремя реки. Небо сплошь затянуло черными снеговыми тучами. За спиной по-осеннему глухо и грозно ревел растревоженный лес, с сухим сиротливым скрипом терлись одна о другую желтые прошлогодние камышины. Мы плотнее кутались в летние плащики, но они не спасали: холод простреливал тело насквозь.
На душе становилось тоскливо и неприютно. Шильченко начал нервничать. Закидывая против ветра, он оборвал о камыш две лески, подряд и теперь, ругаясь вполголоса, навязывал закоченевшими, негнущимися пальцами третью. Опасаясь обрыва, он стал закидывать удочку с силой, то и дело шлепая удилищем по воде. Узкая лодка качалась, дергалась.. С хмурого неба посыпалась, шурша, снежная колючая
