Сегодня предполагается, по сведениям контрразведки, нападение на город.
Керчь
Апрель 1919 г.
Мы все сидим у коменданта города полковника Кибича. Мы – это Свободинский, Наумов, Михайлов, я и другие «местные части». Перед нами план города, и мы делим его между собой, как некогда диадохи Александра [29] делили его царство. Так же как и они, мы ссоримся между собой. Я, например, ясно вижу, что казак-сотник с удовольствием взял бы себе мой участок – «Лизину Рощу» [30] и бульвар у моря – и что он делает соответствующий нажим на коменданта. Но я непреклонен: умру, но «Лизиной Рощи» не отдам; она легко охраняется и далека от опасных, предательских и мрачных окраин города. Кроме того, все торгуются между собой: один уверяет, что ему невозможно брать на себя такой большой участок, что у него не хватает людей; другой просит прибавить ему людей другой части; третий, наконец, уверяет, что ему дали самый скверный участок, что у него ненадёжные люди и т.д.
Наконец город поделён. В 9; мы должны уже занять свои посты, а после десяти уже никого не должно быть на улицах, и можно расстрелять первого встречного. Об этом уже все знают, и около десяти толпа начинает волноваться и торопится домой. Вот уже 9 часов 50 минут! Многие из публики почти бегом спешат к себе на квартиру…
Я занял уже своё место: «Лизина Роща», в сущности, мало имеет общего с рощей – это просто летний ресторан-тент с выходящим к морю балконом и окружённый группой тенистых деревьев и густыми кустами сирени. «Максимы», словно тачки, протащились, с грохотом подпрыгивая по мостовой, и ещё больше напугали публику.
Вот медленно и торжественно пробило десять на городских часах. Всё тихо, словно вымерло. Каким-то странным кажется город, ещё пять-десять минут тому назад бывший таким оживлённым и шумным. Опустевшие улицы кажутся странно широкими. Их вид как-то не внушает доверия. Асфальт смутно блестит при свете полной круглой луны, словно поверхность какого-то засохшего болота. Тени кажутся невероятно резкими и чёрными и в некоторых впадинах будто налита густая китайская тушь.
Немного напоминает театральные декорации и сцены из средневековой жизни. Здания уже перестали быть современными. Луна то скрывается, то снова выплывает медленно и торжественно из-за мелких облачков. Перед одним из домов растут чёрные, как ночь, тополя. Листва почти скрывает маленький, словно кружевной балкончик. Облокотившись о тонкую балюстраду, стоит какая-то женщина. За её спиной открытая дверь. Видна лампа с тёмно-оранжевым шёлковым абажуром, угол ширмы, позолота какой-то рамы. Уголок какой-то чужой жизни… Не хватает испанца с гитарой и звучной серенады.
Шаги гулко отдаются в ночной тишине. Им отвечает слабое эхо. Или нет... Это не эхо – это другие шаги где-то в темноте узкого переулка. Я останавливаюсь, винтовка наизготовке. Останавливается и он.
– Кто идёт?
– Свои.
– Что пропуск?
– Клинок.
– А что отзыв?
– Константин.
Я подхожу ближе и показываю своё удостоверение-пропуск. Это казак Таманской сотни…
Становится свежо. Море кажется серым и мёртвым, даже плеска не слышно. Луна уже зашла, и близится утро. Слышны опять шаги.
– Кто идёт?
– Я, видите ли… Собственно…
– Кто идёт?
– Я, конечно, извиняюсь… но…
– Пожалуйте за мной!
Незнакомец подходит ближе, и лёгкая волна водочного перегара сразу объясняет всё – и позднюю прогулку, и неуверенность походки. Сажаю его под арест и иду дальше.
Спать не хочется. Север светлеет, и звёзды уже почти завершили свой путь. Тихо розовеет восток. Светло-жемчужные тона сменяются алыми. Делается ещё холоднее. Пора идти спать. Вот уже идёт сонная торговка молоком, и, с грохотом прогоняя ночную тишину, катится тележка с зеленью. Где-то залаяла собака. Пора спать.
г. Керчь
Апрель 1919 г.
Ночью было нападение на город: была обстреляна почта и здание контрразведки. Были брошены гранаты, и были жертвы. Наши главковерхи напуганы, тем более что, говорят, будет нападение на здание, где помещается управление начальника гарнизона.
Уже несколько дней, как я несу ночную охрану; мы с Люфтом спим по очереди, но пока тревог не было. Теперь опять ночь. Луна уже на ущербе, и улицы в какой-то серой мгле. Вдали не то стрельба, не то взрывы. Кто-то выбегает из Комендантского управления; у начальника гарнизона суматоха. Куда-то бегут текинцы Свободинского.
Тревога! Открываются широкие массивные ворота, и грузно выкатывается, гремя передачей, броневой автомобиль... На ходу что-то смазывают, продёргивают пулемётные ленты... Выползает грузовик. Я втаскиваю пулемёты, сажусь; мои люди прыгают на ходу. Страшно трясёт грузовик, пока мы несёмся.
Улицы ещё пустынны, хотя уже часов 5 утра. Мелькают тополя бульваров, сонные дома. В садах пробуждаются сонные птицы. Вот вокзал… Окна все выбиты, кругом обломки и сор. Мечутся какие-то офицеры, куда-то идёт цепь с пулемётом, бегает доктор с бинтами и йодом.
Уже всё кончено. В зале первого класса лежат убитые и раненые. Кто-то умирает… Неужели разбойники ещё долго будут над нами глумиться?
Керчь
Апрель 1919 г.
Около деревни Старый Карантин идёт бой. Жителям поставили ultimatum: или сдаться и перестать явно и тайно помогать разбойникам, или же ожидать грозных репрессий. В море болтается какой-то кораблик, который должен помогать нам своей артиллерией. Наши конные опять пошли берегом моря. Цепи снова ведут наступление от зданий маяка. После короткого боя деревня занята, и красные загнаны под землю.
В деревне, оказывается, сидел всё время наш контрразведчик. Он выдаёт всех: человек 60 расстреляно и повешено. Потом вешают… самого контрразведчика за то, что он на многих наклеветал напрасно. Есть убитые и раненые с обеих сторон. Наши подвозят бочки с мелинитом и начинают снова бесконечные взрывы.
Отсюда из города любопытно за этим наблюдать. Сидишь себе под вечер на бульваре и наслаждаешься дивной погодой. Море, синее, как индиго, сливается с небом, и на нём изредка белеет какой-нибудь парус. Вечернее солнце пригревает прибрежный песок и золотит высокие тополя. Вдруг на чистом небе появляется высокий чёрный столб где-то за крепостью, за ним другой, третий… пятый… Словно гигантские грибы. Потом методично, через почти равные промежутки времени, тяжко громыхают пять взрывов. Вздрагивают листья на тополях.
г. Керчь
Апрель 1919 г.
Девять часов вечера. Звонок по телефону, очевидно, из крепости. У телефона голос Николая Старосельского. Видно, что он взволнован. Тяжело ранили Фиркса… Да… Возможно, что умрёт… Необходимо сейчас же достать санитарный автомобиль и вывезти его из Старого Карантина… Это всё, кажется… Вот тебе раз! Бедный Димка; неужели он умрёт? Ранен в левое лёгкое навылет…
