Это было действительно здорово!
Стреляли, скорее всего, поверх голов, но в толпе, которая на мгновение оцепенела от неожиданности, этого, конечно, не знали: студень слипшихся тел начал медленно и мучительно колыхаться — раздавались проклятия, Кефа и Борку толкали, скрыться от ворочающейся тесноты было некуда, но среди этого колыхания, среди воплей и жутких перекошенных физиономий стали вдруг образовываться нелепо- пустые участки, словно люди в сердцевине толпы, падая друг на друга, таяли и растворялись, причем, области растворения стремительно увеличивались в размерах, а когда караульная рота, опомнившись наконец, и, наверное, уже нейтрализовав, как положено, человека в комбинезоне, угрожающе сомкнула свои ряды и, навесив оглушительный залп из ружей, которые только казались допотопными, а на самом деле представляли собой современные автоматические карабины, выставив начищенные багинеты, мерной поступью двинулась от дворца по направлению к проспекту Повешенных, то противостоять ей было уже, фактически, некому: светлое, раскинувшееся перед Дворцом пространство совсем опустело, лишь тащились, переворачиваясь на плоских камнях, обрывки бумаги, да пестрели — раздавленные при бегстве хлопушки и раскидаи.
Почему-то было очень много опилок.
А почти на границе прогулочной части площади, там, где плоский декоративный камень заканчивался, меняясь на асфальтовое покрытие, в угловатой, как будто с вывихнутыми суставами позе, будто жук- пловунец, неподвижно лежала, по-видимому, пожилая усталая женщина, и из треснувшего, как арбуз, затылка ее ручейком высыпались на камень латунные оси и шестеренки.
Словно из разбитого лопнувшего механизма будильника.
И совсем довершая сходство, торчала сквозь трещину в шее освободившаяся пружина.
Нет, это было просто великолепно!
— Э т о… — волнуясь от нахлынувших чувств, проскрипел Борка.
И очнувшийся Кеф, непрозрачные пластиковые глаза которого, точно бусины, были пришиты на плюшевой морде, повернулся и тоже взволнованно подтвердил:
— Э т о…
А затем вслед за Кефом неловко присел и, покряхтывая от напряжения, звериными толстыми пальцами, где обрубки когтей заплывали фиолетовым мясом, принялся собирать эти оси и шестеренки и ссыпать их, по мере накапливания, в карман брезентовой куртки.
Он даже посапывал наслаждения — ощущая их твердую приятную тяжесть.
Так что все это было и в самом деле великолепно.
Только теперь перед ними расстилалась не площадь, а широкий безлюдный проспект, уходящий домами куда-то за край горизонта: с проводов над проезжей частью его свешивались гирлянды и флаги, и, как стадо гиппопотамов, томились на повороте брошенные троллейбусы.
И уже перед ними лежала не женщина, а мужчина — в собачьей распахнутой шубе, и латунные шестеренки вываливались у него откуда-то из-под ребер.
И стояли вокруг гвардейцы с багровыми, оскаленными мордоворотами.
— Встать!.. — скомандовал офицер в черной папахе.
Кеф и Борка, поддерживая друг друга, медленно выпрямились.
Видимо, они черезчур увлеклись собиранием разных деталек и поэтому не заметили, как перебрались с площади — сюда, на проспект.
Такое с ними бывало.
Но они опять же нисколько не испугались.
Потому что офицер, возбужденный случившимся, только вытаращил глаза, увидев мохнатые плюшевые физиономии, и, мгновенно потеряв к ним какой-либо интерес, скомкал лайковую перчатку, морщась и отворачиваясь:
— Уроды…
Бояться поэтому было нечего.
Правда, один из гвардейцев, судя по всему, недавнего срока, сильно нервничающий, облизывающий корку губ, все-таки передернул затвор, скорее всего, не умея остановиться, но ему скомандовали:
— Отставить!..
И гвардеец, возвращаясь в сознание, вздрогнул так, как будто его ударили:
— Виноват, господин капитан, просто раньше их никогда не видел…
Крупное, крестьянское лицо его, покрытое рябью веснушек, исказилось в гримасе.
Он безумно таращился.
— Ну тогда — посмотри, посмотри… — сказал офицер с непонятной, какой-то рыкающей интонацией. — Посмотри… Ничего — скоро на них насмотришься… — И внезапно оборотился к другим двум гвардейцам, которые, придерживая за локти, подвели откуда-то рослого представительного мужчину, почему-то без шапки, но в дорогом, отороченном мехом, расстегнутом теплом пальто и, наверное, в не менее дорогом строгом темном костюме — потому что из-под сбитого шарфа проглядывали галстук и белоснежный воротничок. — Ну?.. А это еще что за чучело?..
Мужчина попытался что-то ответить, однако гвардеец, с шевроном капрала на рукаве, тут же грубо пихнул его в бок кулаком, а затем доложил, не справляясь в горячим, вздымающим грудь дыханием:
— Так что, пытался скрыться, господин капитан!.. Мы ему — 'Стой'! — а он в парадную налаживается… Можно сказать, еле перехватили… И документов своих — не хочет показывать…
Он еще раз, как бы случайно, заехал мужчине увесистым кулаком — проглотил ком слюны и поправил надвинувшуюся на глаза папаху.
Мужчина все же сказал:
— Извините, господин капитан, произошло недоразумение. Документы у меня, конечно, с собой. Можете ознакомиться, если хотите…
Появилась на свет плоская синяя книжица с гербом из тисненного серебра, и мужчина довольно-таки небрежно, двумя пальцами протянул ее возбужденному офицеру.
— Пожалуйста, сударь…
Он вообще держался очень уверенно: вслед за документами вытащил из бокового кармана лаковый, с инкрустациями, увесистый портсигар и, отщелкнув со звоном крышечку, выброшенную пружиной, несколько демонстративно достал оттуда тупую коричневую сигару, украшенную трехцветной наклейкой — тут же, приспособлением внутри портсигара откусил круглый кончик и, извлекши все из того же удивительного портсигара слабенький язычок огня, прикурил — глубоко и равномерно затягиваясь.
Даже гвардейцы, вероятно, почувствовали эту уверенность, потому что, переглянувшись между собой, неохотно отпустили его прижатые локти, а значительно успокоившийся, подтянувшийся капитан пролистал три-четыре страницы и вовсе доброжелательно поинтересовался:
— Господин инспектор музыкальных училищ? Господин Фабрициус Барма?
— Так точно!.. — с чуть заметной иронией ответил мужчина.
Правда, капитан предпочел этой иронии не услышать.
— Как же так получается, господин инспектор? По какой причине вы пытались… скрыться от патруля? Вы же понимаете: солдаты выполняют свои обязанности?..
Мужчина без суеты затянулся.
— Господин капитан… Разве я мог предположить, что этот… оклик…имеет ко мне отношение? Я спокойно — после завтрака в обществе… одной… особы — возвращаюсь к себе домой, по официальному адресу… в настроении… ничего такого не подозреваю, вдруг — какие-то крики, стрельба… Учтите мое состояние…
Он приветливо протянул портсигар капитану, и капитан, чуть замешкавшись, взял предложенную ему сигару, — прочитал надпись на этикетке, поднял брови:
— Благодарю вас… А, собственно, по какому адресу вы проживаете?
— Так, Повешенных, тридцать пять, где, в общем-то, и задержали…
Мужчина солидно повел рукой — показывая, и в этот момент Кеф и Борка его узнали. Потому что он повернулся к ним в профиль.
Сэнсэй!
Тот, который разговаривал с нервным юношей и с Крокодилом.
