Пальцы его умоляюще переплетались.
И даже сарацин, осовевшй, казалось, до потери сознания, тоже отреагировал: быстро отодвинулся от стола, и ладонь его судорожно схватилась за рукоять ятагана, видимо, готовая вырвать лезвие и стремительно описать им широкий оборонительный полукруг.
Мягкие, набрякшие от попоек глаза неожиданно распахнулись:
— Хэрр!..
Сверкнули наплечники.
В общем, суматоха получилась изрядная.
Не включилась в нее только странная, большеглазая девушка, сидящая с другой стороны стола — чрезвычайно спокойная, по-видимому, лет восемнадцати, с рыжеватыми подкрученными волосами, спадающими на мохеровый свитер, и с такой бледной кожей, что щеки казались голубоватыми, — она просто курила, неумело затягиваясь и буквально сразу же после этого выпуская клубы ядовитого дыма.
Точно сама сигарета была ей противна.
Она походила на школьницу.
Марочник осторожно придвинулся к ней и, воспользовавшись тем, что на них никто не обращает внимания, негромко спросил:
— Кажется, вас зовут Елена? Я не расслышал… Что вы здесь делаете, Елена, вам это, вроде бы, не по возрасту…
Он не имел в виду ничего особенного и, когда девушка, пристально посмотрев на него, так же тихо произнесла: Вам то что? С вами я спать не буду… — то спокойно пропустил эту подростковую дерзость мимо ушей, и сказал еще мягче, стараясь вызвать ответную искренность:
— Просто мне показалось, что вы еще слишком молоды для подобной компании…
— А повестки из мэрии получать не молода? — спросила девушка.
— Какие повестки?
— На принудительное переселение. К аборигенам. Это значит, годится?..
Она вдруг закашлялась.
— Так вас включили в очередной транспорт? — догадался Марочник. — Но позвольте, разве не существуют возрастные ограничения?
Он хотел добавить еще, что слышал, конечно, о новом Указе, снижающем возраст призыва, но ведь этот Указ, как он понял, ее не касается. Потому что не будут же призывать непосредственно со школьной скамьи. Это — глупо. Это — дискредитация всех начинаний. То есть, он намеревался ее ободрить. Однако, девушка — кашляла и кашляла, сотрясаясь плечами, горбясь так, что из-под свитера выпирали лопатки. Видимо, дым попал ей не в то горло, она мучительно покраснела и, давясь трудным вздохом, затрясла перед собою рукой с зажатой в ней сигаретой:
— Идите вы к черту!..
Вероятно, ее действительно следовало оставить в покое.
Тем более, что суматоха, вызванная внезапной разборкой, уже завершилась, Мальвина перестала визжать, напряженная, готовая вырвать клинок рука сарацина ослабла, а Ценципер, который, по-видимому, сохранил хладнокровие, одним мощным движением водворил Дуремара вместе со стулом на место и, небрежно подцепив из банки пупырчатый огурец, как бы между прочим лениво поинтересовался:
— Ну что, чучело, теперь все понял?..
— Понял, понял, — сказал Дуремар, стряхивая с себя остатки салата. — Что ж тут не понять, тут уже давно все понятно…
— И что ты понял?
— А то, что пока всех вас к ногтю не возьмем, нормальной жизни не будет…
Интонации у него были зловещие.
Директор поспешно сказал:
— Друзья мои! Дорогие мои друзья!.. В этот исторический час, когда мужество каждого гражданина подвергнуто тяжелому испытанию, когда жители нашего города вместе со своими… гостями… объединяются в едином порыве, чтобы противостоять разрушению, которое грозит неисчислимыми бедствиями, когда светлые стороны созидания и добра, наконец-то, приносят нам первые обнадеживающие результаты, когда мрак отступает и когда приближается время гуманизма и справедливости, все мы как единая большая семья безусловно обязаны стать выше личных амбиций. Забудем ссоры и разногласия, забудем мелочные обиды и вздорные оскорбления. Им не должно быть места в нашем прекрасном времени. Будем достойны эпохи. Ибо нам еще предстоят вдохновляющие свершения!.. — Директор поднял бокал. — Я пью этот тост за наш Конкордат, за Великое Соглашение, которое открывает дорогу в будущее. Пусть же Соглашение это останется нерушимым!..
Он выпил.
— Ура!.. — вдруг хрипло сказала откашлявшаяся к этому времени девушка.
И Мальвина, обняв одной рукой сарацина, тоже, как полоумная, закричала:
— Ура-а-а!..
И даже Марочник к своему удивлению закричал.
Он видел сонные каменные мосты, повисшие над зеркальными водами, вычурные громады дворцов, жутким мраком своим поднимающихся из лунности улиц, вереницы граненых сквозных фонарей, у которых чугунные лапы поддерживали стеклянную дрему под колпаками. Видел тесные переулки и колодцы дворов, которые замерли в ожидании. Это было, как озарение. Город вдруг предстал перед ним, точно игрушечный. Сказочная большая луна в окружении облаков висела над трубами, слюдяной омертвелостью поблескивали рассыпанные в беспорядке, слепые оконца, тополя, будто веники, выставили над каналами свои голые ветки, отвисали трамвайные провода, и разлеталось над угрюмым булыжником негромкое цоканье — словно крошечные подковки стучали по камню. Это бродил в одиночестве Мышиный король. Плащ у него свисал почти до земли, а огромная шляпа с пером прикрывала усатую серую мордочку. Вероятно, король не хотел, чтоб его узнали.
Да, подумал Марочник. Время настало. Сейчас это произойдет.
— Ура-а-а!..
И в самом деле фигурка Мышиного короля, замедляя негромкое цоканье, вдруг остановилась посередине площади и, ссутулившись, как будто в отчаянии, закрыла лицо ладонями. Хмуро глядели здания. Ровной шершавой поверхностью простирался асфальт. А Ценципер, поднимая бокал, наполненный водкой, со звериной ухмылкой, покачиваясь, прошествовал к осоловевшему сарацину — чокнулся, нагибаясь, зеленым стеклом о зубцы боевого наплечника: За Конкордат!.. — и, дождавшись, пока сарацин, в свою очередь допивая остатки, распрямится и запрокинет лохматую голову, похожую на бочонок, быстрым, неуловимым движением, которое выказывало умение, очень ловко накинул ему цепочку поверх кадыка и, упершись коленями в спинку вдруг заскрипевшего стула, растянул перехлест этой страшной цепочки в разные стороны.
— Да здравствует единение и сотрудничество!..
Фиолетовое лицо сарацина, как будто опухло, мягкие, точно из студня, глаза выпучились из орбит, он отчаянно замахал руками, пытаясь освободиться, раздался громкий хлопок, и вдруг тело его, потрескавшись, начало распадаться: словно металлолом, забренчали по полу упавшие латы, грубым черным отверстием прозияла открывшаяся внутри туловища пустота, хрупнул пояс, разъединивший живот на две половины, и внезапно обрушилось все, что еще хоть как-то держалось: мощные тумбообразные ноги вывалились из-под стула.
Ценципер едва не упал, потеряв опору.
— Вот так!.. — назидательно сказал он.
И небрежно смотал, чтобы засунуть в карман, металлическую никелированную цепочку.
Лоб у него покрылся каплями пота.
Наступила гнетущая тишина.
Директор икнул.
— Ну и зачем это было делать? — недовольно сказала Мальвина. — Платье мне залили вином, настроение теперь будет испорченное… — Брезгливым жестом она стряхнула с колен расплывающуюся по атласу красную лужицу, передернула обнаженными до груди плечами. — Каждый раз что-нибудь натворят,
