Самый памятный. Но опять же. Мы до сих пор толком не разобрались, что это такое. Хотя и делаем. Все по тому же универсальному рецепту. Берется то-то и то-то, с ним производится . . . добавляется .. . вуаля!.. Получается нечто. Причем по нашим представлениям о том, что такое белковый организм и жизнь вообще, это нечто не только не может расти и размножаться, но даже просто существовать сколько-нибудь короткое время. Кажется так – водоросли буквально впитывают в себя все известные виды энергии: радиационную, магнитную, тепловую, вероятно, даже гравитационную, и непосредственно преобразуют их в органическую массу, насыщенную глюкозой и протеинами. Культивирование «хлеба» не требует особых затрат. Белки легко усваиваются. Дополнительная обработка не нужна. Развивающиеся страны выращивают его тысячами тонн. Проблема голода таким образом полностью решена. Но совершенно очевидно, что эта проблема могла быть решена уже давно средствами самой Земли просто за счет отказа высокоразвитых стран от некоторой части материальных излишеств.
Разумеется, Оракул дал очень многое.
Мы, например, узнали, что мы не одни во Вселенной. Это факт колоссального значения. Мы узнали, что эра компьютеров – сплошное заблуждение. Есть другой путь. Более перспективный. Мы вынуждены теперь пересматривать некоторые, казалось бы, незыблемые, научные догмы. То есть, толчок сильнейший.
Однако.
Все эти знания человечество получило бы и так, в процессе естественного развития. Конечно, позже, но зато самостоятельно и, надо думать, без глобальных потрясений.
Вопрос о цене – вот что следует решить в первую очередь. Кормушка или катализатор? Оправданы ли жертвы? И стоит ли платить вообще?
Ясно одно: отказаться от Оракула волевым усилием, уничтожить его, захлопнуть дверь, вероятно, уже нельзя. Это будет означать поражение. Какими бы вескими доводами его не мотивировали. Нельзя сказать: «Мы не понимаем и не поймем никогда». Ибо, сказав это, человечество просто перестанет быть тем, что оно сейчас есть.
В ров набралась дождевая вода. Я ушел по колено. Вода была бурая и очень холодная. Деревянные подметки увязли. Я с трудом выполз по липкому скату.
Хермлин ждал наверху.
– Я еще жив . . .
Чуть отдышавшись, мы вытащили Катарину. Она сразу легла на скользкую землю – руки вдоль тела. Сказала, закрыв проваленные глаза:
– Это все-таки модель . .. Второй апокалипсис … Краускас прав – он оперирует крупными структурами . ..
Я опустился на колени и поднял ее обритую, колючую голову.
– Наверное, Оракул не замечал нас … до сих пор . . . Муравьи и блохи . . . Анатоль, что там было с «Гулливером»? ..
– Бредит?- шепнул Хермлин.
– Нет,- сказал я.
– Анатоль .. .
Какой-то мужчина плюхнулся в ров. Пыхтя, пересек. Увидел нас – шарахнулся. Так и ушел по дну, за изгиб, шумно расплескивая воду.
Мне 'не нравилось, как мы сидим. Слишком открыто. Минут пятнадцать назад, расколов громом небо, над нашими головами прошла и загнулась вверх тройка истребителей. По-моему, я различил на крыльях голубые эмблемы. Кто его знает. Я не был уверен, что представление окончилось. Или – что кончилось везде одновременно.
Впереди, задрав широкие гусеницы, громоздился танк в черно-зеленых разводах. Он рвался сюда, и его подбили. Квадратная башня съехала, на боку зияло оплавленное отверстие. Мы перебрались под защиту брони. Катарина еле двигалась. У нее был сильный жар. Она дрожала. Стучали зубы. Броня была холодная и влажная. В облупленной краске. Пахла дымом. И весь день, затянутый редким туманом, тоже был холоден и влажен. И пах дымом. Струилась легкая морось. Солнце мутным пузырем повисло над равниной. Раньше здесь была сельва. Гилея – дождевой лес. Капало с широких листьев. Орали сумасшедшие попугаи. Питоны на дне зеленых сумерек переливали долгие тела через завалы гниющих корней. Теперь – никаких следов. Выжженная пустыня. Рвы, ежи, надолбы. Тут бомбили, обстреливали и опять бомбили. Зарывались в землю и опрокидывали ее многотонными фугасами. Воронки, окаймленные желтой глиной, уходили в туман на горизонте. Брели люди. Много людей – в полосатой одежде. Группами и поодиночке – вся равнина, под серым бесчувственным небом. Возвращались в город. Клейст все-таки ке ошибся. Он умер. Последний «пророк». И Водак умер тоже. А я остался, и осталась Катарина, и даже Хермлин. И многие другие, кому он предсказал. Зачем это Оракулу – личные прорицания? Я плохо знал Клейста. Как и всех семиотиков. Каста. Но я хорошо знал Водака. Он говорил, что мог бы уйти. Еще тогда. Оки погрузились и наладили грузовик. Мотоциклисты выскочили неожиданно – с двух сторон. Он бы запросто ушел – поднялась паника. Крутились колесом. Надо было стрелять. А кругом – люди, безоружные …
Недалеко от нас, раскидав ноги, лежал мертвый солдат. В их форме. Каска свалилась, и льняные волосы прилипли к земле. Я отвернулся. Я знал, что это копия, но все равно не мог смотреть. Раньше я никак не относился к Оракулу. Беда ученых – бесстрастное отношение к объекту исследований. Привыкаешь. Режешь собаку, как пластилин. Вдруг и Оракул бесстрастен? Я ненавидел его.
– А может быть, он просто развлекается?- отжимая воду с лица, спросил Хермлин.- Знаете, мы в детстве развлекались: находили мышиное гнездо, плескали туда бензином и бросали спичку .. . Молодые идиоты . ..
– Может быть,- сказал я.
Лагерь подожгли сразу же. Охрана отключилась. Они останавливались на полушаге и падали, как куклы,- больше не шевелясь. Скотина Бак понял первый и побежал вниз по осыпи. Упал. Обхватил голову. Замер. Скулил тихонечко. Над ним сомкнулись. Топтали молча и сосредоточенно. Будто месили тесто. Бурдюк убрался – от греха. Блоковые попрятались. Их выковыривали из невозможных щелей и били кайлами. Толпа пошла в лагерь, бурля и разрастаясь. Загорелись бараки. Ахнули стекла в канцелярии. Повалил дым. Гапель метался по территории, приказывал, умолял, пытаясь сохранить хоть что-нибудь. Трещали доски. Обезумев, визжали овчарки. Двоих санитаров, выбежавших из занявшегося лазарета, оглушили и бросили обратно в огонь. Раскаленный, багровый шар вспучился над бензохранилищем . . .
С другой стороны танка кто-то сел. Кажется, двое. Сказали: Подтяни мне повязку. . . Давай, зачем ты разрезал руку? . . А ты видел Хаджи? . . Ну? . . Вот и ну, он поранился, а кровь не пошла . . . Копия? . . Вероятно .. . Так что же это – опять посредники? . . Вероятно … Надоело, я был, когда выявляли «запечатленных», боже мой, что тогда творилось, неужели и нас … Не знаю, наше дело побыстрее добраться до города. . . Бедный Хаджи . . . Интересно, в лаборатории что-нибудь сохранилось? Нужна хорошая камера, лучше, конечно, видео .. . Достанем. У Колина была, там – архив, бетонные стены . . . Главное, задокументировать, при апокалипсисе ведь ничего не осталось – ровным счетом … Пару манекенов обязательно, пока не исчезли . . . Конечно. Тут же не спонтанная реакция, это «Гулливер» . . . «Гулливер»? Его все-таки задействовали? . . Как видишь … И что конкретно? . . Структура общества, мы разумные существа: чисто сигнальный посыл. . . Так «война»- это ответ? . . Вероятно . . . Ничего себе знаковая ситуация. Как мы будем ее толковать, ума не приложу… По крайней мере, это первый реальный ответ … Ну дай бог – если . . . Так пошли? . . Ох, ты, болит! Хорошо бы машину . . . Поищем . . . Гляди – призраки, черт бы их побрал … Где? . . Да вон – целая цепь . . . Вот не везет .. . Ты, знаешь, давай двигай, а я его приму, того – справа, все равно с моей ногой далеко не ускачешь . . . Ну, держись – недолго, я пригоню машину…
Позавчера я содрал ноготь на мизинце. Было очень больно. Но теперь я смотрел на запекшийся, коричневый полукруг с огромным облегчением. Кровь была настоящая. Значит, не копия. Слава богу. И у Катарины свежая царапина на лбу – засохли багровые капельки.
– Идут,- сказал Хермлин.- Это правда, что они не опасны?
Призраки надвигались цепью. Будто прочесывали. Они были молочно-белые, голодные, нетерпеливые. Вот один почуял и колыхнулся в нашу сторону. Тотчас из-за танка, опираясь на обломок доски, вышел человек. Я его видел в группе анализа. Кажется, Сальников. Он сильно хромал. Не колеблясь, шагнул к
