– Никого.
– Припомните хорошенько: кто-нибудь звонил из этого автомата?
Гражданин Чаплыгин выпучил глаза.
Будто филин.
– Телефон уже неделю не работает .. .
– Как не работает?
Произошло быстрое движение на месте. Головы повернулись. Один из сотрудников Сиверса носовым платком осторожно снял трубку и послушал.
Лицо его приобрело туповатое выражение.
– Не работает,- растерянно подтвердил он.
Я посмотрел на Сиверса. Сивере задумчиво моргал, и вода капала с его редких пружинистых ресниц.
Я отвернулся.
В машине Ивин сказал:
– Ничего не понимаю. Мы ошиблись – бывает. Но компьютер указал именно на этот автомат. Европейский ВЦ …- Закурил очередную сигарету.- О чем ты думаешь?
Шелестели шины. Морось ощутимо усиливалась. Набухли туманные шары света под проводами. Я расслабленно лежал на сиденье. Проносились черные окна. Мигали светофоры на безлюдных перекрестках. Где-то здесь, в сердцевине дождя, одинокий и неприкаянный, бродил загадочный Нострадамус и жестокие глаза его, будто рентген, пронизывали город.
– Я думаю о докторе Гертвиге,- сказал я.
Ивин ошарашенно повернулся.
– Кто такой, почему не знаю?
– Доктор Гертвиг умер в семнадцатом году.
– Когда?!
– В январе тысяча девятьсот семнадцатого, незадолго до февральской революции.
– Парадиагностика? -Да.
– Погружение в историю?
– Да.
– Ну ты даешь,- после выразительного молчания сказал Ивин.
Луна была яркая и большая, просто невозможная была луна. Резкой чернью обдавала она булыжник на мостовой, битый череп фонаря, синюю листву сада. Как мертвый ящер, ощетинясь оглоблями, лежала поперек улицы растерзанная баррикада. Напротив нее, у здания рынка, зияющего каменным многоглазием, будто приклеенные, стояли Кощей и Тыква. Кощей гоготал и длинно сплевывал, а Тыква подкручивал свои дурацкие намыленные усы. Прямо зло брало: давно ли бегали, как куропатки,- теперь гогочут.
Человек, невидимый в низкой подворотне, шевельнулся и лунный свет упал на фуражку, какие носят студенты. Ну – слава богу, тронулись, пошли к площади, во мрак собора. Тыква переваливался, а Кощей придерживал шашку. Говорят, это он убил Сапсана, зарубил во дворе участка, еще в июне. Садануть бы по ним из револьвера – нельзя, нет револьвера, зарыт дома, в сарае, под поленницей. Не такое сейчас время, чтобы разгуливать с револьвером.
Погрузив кулаки в карманы тужурки, упрятав лицо в поднятый воротник, человек быстро пересек улицу и прильнул к чугунной ограде. Взялся за железные прутья и, легко переломившись в воздухе, махнул прямыми ногами на ту сторону.
Тотчас, заколачивая в землю булыжник, из Кривого переулка вывернул конный отряд и поплыл в бледном сиянии – призрачные лошади, призрачные люди.
Казаки дремали в седлах.
Человек с головой ушел в синюю листву. Разогнулись ветви. Он знал, куда ему идти,- к двери на стыке двух глухих стен. Он достал ключи. Ключи у него были. Застучало сердце. Ай да Абдулка, медный котел! Не обманул все же, подлец, дурацкая рожа!- Зачэм рэзать такой бедный доктор, совсем нищий … Плохо живет – слуга нету, жена нету, сам ноги моет . .. Или другой этаж – баба живет, фабрика имеет … шибко толстый, богатый, деньги в подушку зашил – золото, Абдулка знает … Ее рэжь – бабу не жалко . .. Убей, пожалуйста,- дай Абдулке пятисот рублей … Абдулка хитрый – пьяный был, ничего не видел . ..
Сотню взял за ключи, пузатая сволочь.
В тусклом гробовом свете паутинного окна угадывалась черная лестница. Он поднялся на второй этаж и чиркнул спичкой. Лезвие ножа просунулось в щель, звякнул сброшенный крючок – все! Он проскользнул пахнущее аптечными травами междудверье, миновал светлую кухню, где цепенели тарелки, кастрюли и раздутый, сияющий медалями бок самовара. В коридоре было хоть глаз выколи, но он помнил, что дверь в библиотеку третья направо. Об этом рассказывал Сапсан. Гертвиг почему-то доверял, ему. Именно ему. Правда, Сапсана больше нет. Исчез после провалов в организации, я даже имени его не знаю – просто Сапсан. Он первый понял, что это означает: врач, который не ошибается в диагнозе. Вообще не ошибается. Даже не осматривает пациентов. Мистика, не иначе. Оккультные знания. Что-то по ведомству госпожи Блаватской.
Он стоял посередине библиотеки. Луна струилась в широкие окна, и корешки книг за стеклом налились жирным золотом. В простенке громоздился резной стол с секретером. Дай бог, чтобы это оказалось здесь. Потому что может быть тайник, сейф, абонемент в банке. Где еще хранить миллионное состояние? Но не деньги же мне нужны. «Медицина часто утешает, иногда помогает, редко исцеляет» . . . Записки какие- нибудь, протоколы наблюдений, просто лабораторный дневник… Он не замечал, что бормочет себе под нос,- руки уже сами выдвигали верхний ящик, наполненный бумагами. Пальцы дрожали от нетерпения. Страховой полис, поручительство, векселя на имя господина Констанди – не то, на пол … Старые документы, аккредитив, кипы желтых акций – не то … «Немецкий банк развития промышленности», «Гампа», «Товарищество железных дорог Юго-Востока России» . . . Ящик был пуст … Он вдруг испугался, что двойное дно, и перевернул его. Бронзовый подсвечник в виде обнаженной нимфы нерешительно качнулся на краю зеленого сукна и звякнул по ковру. Он обмер, закусив пальцы. Боже мой, нельзя же так, он же все погубит этой спешкой.
Внутри квартиры распадались неопределенные шорохи. Или кажется? Дно чистое, простое, без тайника .. . Дальше,- фотографии на ломком картоне, остолбеневшие лица, женщины со вздернутыми плечами, мужчины в касках,- на пол, давно умерли . . . Диплом медицинского факультета Санкт- Петербургского Императорского – не то … Письма, груды писем . . . Опустившись на колени, он разбрасывал их. Третий ящик – ага! История болезни. Поближе к свету, хорошо, что луна яркая .. . Господин Мохов Евграф Васильевич, пятидесяти трех лет, купец первой гильдии, житель города Саратова, обратился по поводу . . . Крохман Модест Сергеевич, сорока девяти лет, мещанин, житель Санкт-Петербурга, обратился по поводу . .. Грицюк Одиссей Агафонович . . . Быстрый Яков Рафаилович . . . Дымба Мустафа . .. Двести диагнозов. Палладину потребовался год, чтобы повторно собрать их . .. Чисто научные интересы – любезный господин Палладии, который все понимает … Обещал помочь с документами, потому что нынешние документы – барахло, дрянь, на грани провала … Четвертый ящик – истории болезни – некогда, на пол … Дно простое, без тайника . .. Теперь с другой стороны, тоже четыре ящика … А затем секретер из множества отделений …
Тетради! Тетради с заметками! Наконец-то! .. Он листал серые клетчатые страницы. Ужасно много времени уходило, чтобы разобрать пляшущий почерк. . . «Симптомы, кои при наружном осмотре позволяют определить» . . . «Повышение температуры не есть признак болезни, но всегда признак ненормального состояния организма» . . . Одна, две, три, четыре – восемнадцать тетрадей. Придется захватить все. И, наверное, есть еще. Конечно, еще – оба нижних ящика. Как я их унесу? Первый же городовой кинется на прохожего, который тащит узел в три часа ночи. Надо идти дворами, отсюда – вниз, через дровяные склады, мимо барж на канале, по Сименцам и Богородской протоке. В крайнем случае – отсидеться, в Сименцах есть такие притоны, господь бог не найдет…
Желтый колеблющийся свет озарил комнату.
