Мы шли по копошащемуся коридору.
– И это непохоже на бред,- сказал врач.
– Тише,- ответил Бьеклин.
– А магнитофонная запись дежурства уничтожена при пожаре …
– Обратитесь в госдепартамент. Я не уполномочен обсуждать с вами сугубо секретные сведения,- высокомерно сказал Бьеклин.
– Так это правда?- врач неожиданно повернулся и взял его за выпирающий кадык.- Вы ведь американец? Да? И база находится под эгидой правительства Соединенных Штатов? Да? Значит, испытание оружия в полевых условиях? Да? А мы для вас – подопытные кролики?!..
Он кричал и плакал одновременно.
– Пустите меня,- двигая плоскими костями лица, косясь на обожженные, перебинтованные, розоволишай- ные, стриженые, бугорчатые головы, вдруг повернувшиеся к ним, прошипел Бьеклин.- Вы же знаете, что я не решаю такие вопросы …
– Ну и сволочи!- сказал врач. Вошел в кабинет и вытер блестящие злые глаза.- По-настоящему, вас следовало бы отдать сейчас этим людям, которых вы погубили,- сказал он.- Бог мне простит … Отправляйтесь с первой же колонной, чтобы больше вас здесь не было… Не вы решаете, вы не решаете, потому что решаете не вы, ибо решение всех решений есть решение самого себя …
Он отодрал руки от лица и испуганно посмотрел на них, а потом медленно, перед зеркалом, оттянул себе нижние веки. Я вдруг заметил, что белки глаз у него мутно-зеленые.
– А вы знаете, господа, откуда произошло название -«Безумный Ганс»? Изобретатель этого милого продукта Ханс-Иогель Моргентау сошел с ума, случайно вдохнув его. Вот откуда название …
– Успокойтесь, доктор,- холодно сказал Бьеклин,- возьмите себя в руки, примите таблетку тиранина …
– Я почему-то думал, что у меня еще есть время,вяло сказал врач.- Идите вы к черту со своим тиранином. Бог мне простит .. .
Он отдернул штору на окне, раскрыл широкие рамы, втянул ноздрями мокрый белый туман, пахнущий свежими огурцами, забрался на подоконник и, прежде чем я успел вымолвить хоть слово, тряпичной куклой перевалился вниз.
– Ну и ну,- сказал Бьеклин, осторожно нагибаясь.- А вон, слышите?- вертолет. Наверное, за нами.
Я не стал смотреть. Все-таки это был четырнадцатый этаж.
Все было кончено.
Поезд шел среди полей, придавленных золотым августовским зноем. Было душно. Фиолетовые тучи выползали из-за Богатырки и сырой мешковиной затягивали безлесый покатый лоб Солдыря. Сумеречная тень бежала от них по бледной пшенице, догоняя вагоны. Денисов стоял на подножке и, ухватившись за поручень, глядел в синеватые отроги хребта.- Третий месяц без дождей,- сказал ему проводник. Денисов кивнул.- Хлеба опять выгорят,- сказал проводник. Денисов кивнул.- Сойдете в Болезино?- спросил его проводник,- Нет, здесь.- Станция через две минуты,- сказал проводник.- Мне не нужна станция.- Это как?- А вот как!- Денисов легко спрыгнул с подножки в сухую шелестящую мимо траву.- Куда?- крикнул возмущенный проводник. Но Денисов уже поднялся и помахал вслед небрежной рукой.
Все было кончено.
Фамилия Сапсана была Ясенецкий. Он родился в Москве в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, учился в Медицинском институте на отделении хирургии, вступил в РСДРП, вел кружок, был членом боевой дружины, участвовал в боях на Пресне, после поражения перебрался в Петербург, в девятьсот тринадцатом году был арестован охранкой, при аресте отстреливался, был тяжело ранен, вопреки слухам выжил, приговором военного суда сослан на десять лет в Зерентуй, оттуда бежал в Манчжурию, изучал тибетскую медицину, через два года объявился в Швейцарии, практиковал как врач, участвовал в издании антивоенных листовок, в ноябре семнадцатого года через Стокгольм вернулся в Россию, работал в Наркомпроде у Щлихтера, по мобилизации ушел на Восточный фронт, был комиссаром полка, погиб в девятнадцатом году, в июне, в городе Глазове.
Из Глазова он прислал записку в самодельном пакете – несколько строк, на куске обоев, торопливым почерком: «Дела наши идут неважно, но настроение бодрое … Колчак выдохся – я так вижу… Скоро он покатится с Урала … Обязательно найди Гертвига, помоги ему, надо довести до конца… После окончательной победы приеду в Питер … Передай привет Верочке … Она меня помнит? .. Сапсан» …
Все было кончено.
Фиолетовая тень догнала его и побежала вперед, гася собою желто-зеленое разноцветье. Потрескивая, ломались кострецы под ногами. Хрустел дерн – как стекло. Отчаянно звенел полоумный кузнечик, единственный на все поле,- Великая Сушь выжгла оба берега, и со дна Чепцы перед Солдырем проступили длинные песчаные острова. Денисов шагал к обглоданным ракитным кустам, за которыми тянулись бараки.
Все было кончено.
Позавчера Губанов сказал:
– Мы не можем допустить, чтобы в нашем университете проповедовались идеалистические взгляды.
– Мир устроен так – как он устроен. И никак иначе,- ответил Денисов.
Губанов кивнул.
– Поступило заявление от группы студентов: вы излагаете теорию Сыромятина не так, как это делается в утвержденном курсе лекций.
– Сыромятин ошибается.
– У вас есть факты?
– Чтобы опровергнуть Сыромятина, не требуется фактов, достаточно элементарной логики.
– Ученый опирается прежде всего на факты,- равнодушно перекладывая папки, сказал Губанов,- Ваш «про кол сути»- мистицизм чистейшей воды. Подумайте, Александр Иванович. Мы твердо стоим на материалистических позициях и – никому не позволим.
Все было кончено.
Письмо Сапсана он получил чуть не полгода спустя: после госпиталя, дрожа от озноба и слабости, сидел на ящике у окна, забитого фанерой» и держал в несгибающихся пальцах мятый клочок бумаги. Особенно поразила его фраза: «Я так вижу», Значит, у Сапсана получалось. Выходит, зшотмалет не тоявк© тибетской медициной. Вьюга свистала на улицах Петрограда по горбатым мертвым фонарям. Сапсана к тому времени уже не было – контрудар Сибирской армии белых, второго июня захвачен Глазов, комиссар полка погибает на окраине города. Потом, уже значительно позже, когда Денисов собирал сведения по крупицам, выяснилось – да, занимался не только тибетской медициной. Ординарец полка рассказывал:- Был случай, когда увидел нового бойца и прямо заявил, что тот подослан белыми. Так и оказалось. Два или три раза очень точно предчувствовал, где ударит противник, хотели даже забрать в штаб армии. Были еще штрихи. Значит, не просто диагноз и лечение, Денисов об этом догадывался. Тогда же, в девятнадцатом, кинулся искать Гертвига. Дом стоял заколоченный, трещал мерзлый паркет, с могильным шорохом текла белая крупа за стеклами. Крысы проели допотопное кресло. Здесь танцевала безумная старуха. Какой он тогда был дурак – полез, словно вор, ночью, надеялся найти. А господина Палладина Хрисанфа Илларионовича расстреляли за контрреволюцию. Тетради, конечно, исчезли, пахло нежилым. Так и сгинул доктор Гертвиг – где, когда?- спросить не у кого . , .
Все было кончено.
Темный фиолетовый напряженно пульсирующий свет лился через занавески, где на подоконнике рдела огненная герань. Белели синеватые подушки, и отчетливо тикали кошачьи зрачки в ходиках, опуская гири.
Гроза все-таки настигла его.
Все было кончено.
