Изгнание беса

– Белки уже зеленеют,-*- пробормотал он.- Не будьте идиотами, господа. У меня здесь восемьсот человек, половина из них хлебнула хл аза. Им грозит сумасшествие. Если они узнают, кто вы и откуда, то вас расстреляют немедленно, без суда. Я даю вам двадцать минут для беседы с оператором. Потом отправляется первая походная колонна. Можете сопровождать его, если хотите. В сущности, он безнадежен, уже началась деформация психики, он больше не существует как личность. Кстати, я-советую вам принять пару таблеток тиранина – для профилактики.

– А тирании помогает?

– Нет,- сказал врач.

Коридор был забит. Лежали в проходах. Мужчины и женщины ворочались, стонали, жевали бутерброды, спали, разговаривали, плакали, сидели оцепенев. В воздухе стоял плотный гомон. Чумазые ребятишки лазали через изломанные теснотой фигуры. Я смотрел вниз, стараясь не наступить кому-нибудь на руку. За два часа до нашего прибытия взорвалась вторая батарея газгольдеров и пламя погасить не удалось. Метеорологическая обстановка была совсем не такая, как об этом докладывал полковник. Ветер понес облако прямо на городок. Санитарная служба успела сбросить несколько ловушек с водяным паром, но их оказалось недостаточно. «Безумный Ганс», перекрутившись бечевой, пронзил казармы. Солдаты, как по тревоге, расхватали оружие. Сначала они обстреляли административный корпус, а потом, выкатив малокалиберную пушку, зажгли здание электростанции. Захваченный пленный бессвязно твердил о десанте ящероподобных марсиан в чешуе и с хвостами. Марсианами они, вероятно, считали всех штатских. Полчаса назад патрули автоматчиков начали методичное прочесывание улиц. Добровольцы из технического персонала завода пока сдерживают их. Хуже всего то, что солдаты отрезали подходы к зоне пожара,- огонь никто не тушит, под угрозой взрыва третья батарея газгольдеров. Тогда не спастись никому.

Я придвинул табуретку и сел у кровати, где на ослепительных простынях выделялось изможденное коричневое подергивающееся лицо.

– Когда он позвонил?- спросил я.

Оператор поднял руку с одеяла и беззвучно шевельнул губами,

– Это те, кого вы хотели видеть,- объяснил врач.

– Я умираю, доктор?

– Вы проживете еще лет двадцать, к несчастью,- сказал врач.- Я говорю правду. Лучше бы вам умереть, но вы будете жить еще очень долго.

Рука упала.

– Записывайте,- сказал оператор.-«Поезд шел среди желтых полей. Был август. Колыхалась трава. Человек в габардиновом костюме, держась за поручень, стоял на подножке и глядел в мутноватые отроги хребта: Богатырка тупым острием поднималась к небу, и упирал воздух безлесый покатый лоб Солдыря.- Какая жара,- сказал ему проводник. Человек кивнул.- Хлеба опять выгорят,- сказал проводник. Человек кивнул.- Сойдете в Болезино?- спросил его проводник.- Нет, здесь.- Станция через две минуты,- сказал проводник,- Мне не нужна станция.- Это как?- А вот К ак!- Человек легко спрыгнул с подножки в сухую шелестящую мимо траву.- Куда?- крикнул возмущенный проводник. Но человек уже поднялся и помахал вслед рукой. Трава доходила ему до колен, а густая небесная синь за его спиной стекала на верхушки гор …»

– Записывайте, записывайте,- лихорадочно сказал оператор.- Его зовут Алекс .. . Алекзендр … не могу точно произнести …

– Он вам назвался?- быстро спросил я.

Бьеклин подался вперед.

– Нет.

– Откуда же вы его знаете?

– Знаю,- сказал оператор.- Директор говорил, что это очень важно …

Я оглянулся на врача. Тот пожал плечами. Это было безнадежно. На лбу у оператора выступили крупные соленые капли, он дышал редко и с трудом. Тем не менее, Бьеклин напряженно крутил верньеры на портативном диктофоне, проверяя запись. У меня возникло неприятное ощущение, что он вычерпывает из разговора колоссальное количество информации.

– Где сейчас директор?- поинтересовался он.

– Директор занят.

– Я спрашиваю: где сейчас директор?

– Директор вас не примет,-нехотя .сказал врач.- Директор сейчас пишет докладную записку во Всемирную организацию здравоохранения: просит, чтобы, учитывая его прежние заслуги, ему бы выдавали бесплатно каждый день четыре ящика мороженого и две тысячи восемьсот шестьдесят один сахарный леденец. Именно так – две тысячи восемьсот шестьдесят один. Он все рассчитал, этого ему хватит.

Протяжный, леденящий кровь, голодный и жестокий, зимний волчий вой стремительно разодрал здание – ворвался в крохотную палату и дико заметался среди нас, будто в поисках жертвы.

Врач посмотрел на дверь.

– Это как раз директор. Наверное, ему отказали в просьбе'… Заканчивайте допрос, господа, у меня больше нет для вас времени.

Тогда Бьеклин наклонился и прижал два расставленных углом пальца к мокрому лбу оператора.

Элементарный гипнопрессинг.

– На каком языке говорил Нострадамус?- очень внятно спросил он.

– На голландском,- сказал оператор.

– Вы уверены?- изумился я.

Бьеклин был поражен не меньше.

– Я голландец,- сказал оператор, теребя складки одеяла.- Записывайте, записывайте, пожалуйста … «Ангел Смерти … Си-нэл-ни-коф и Бе-ли-хат … Это пустыня: безжизненный песок, раскаленный воздух, белые отполированные ветрами кости… Войны н е будет … Вскрывается королевский фланг, и перебрасываются обе ладьи. Двенадцать приговоров. .. Бе-ли-хат умер, Си-нэл-ни-коф покончил самоубийством .. . Черные выигрывают … Записывайте, записывайте!..Войны не будет… Ангел Смерти: ладони мои полны горького праха… Схевенингенский вариант … Надо сделать еще один шаг … Один шаг … Один» …

Я поднялся и отошел к окну. Я не боялся что-либо пропустить, мой диктофон работал – ярко зеленела индикаторная нитка на пластинке корпуса. Я слушал назойливый, штопором впивающийся голос оператора и глядел, как внизу, из железных ворот больницы, выворачивает грузовик, словно живая клумба, накрытый беженцами. На подножках его, на кабине и просто на бортах кузова, свесив ноги, сидели люди в штатском с винтовками наперевес. Началась эвакуация. Этой колонне предстояло пройти шестьсот километров по раскисшей осенней тундре. Шестьсот километров – более суток непрерывной езды. Если их раньше не заметят с воздуха. Я посмотрел на часы. Я не мог терять целые сутки. Завтра меня ждали в «Храме Сатаны». Шварцвальд, у Остербрюгге. Им пришлось согласиться с тем, что я имею право присутствовать в качестве наблюдателя. Точно так же, как им пришлось согласиться, что я имею право произвести допрос оператора совместно с Бьеклином. Катастрофа в Климон-Бей – это третья международная акция Нострадамуса. Ноппенштадт, Филадельфия и теперь Климон-Бей. Интересно, как ему удалось позвонить сюда, через океан, из сломанного телефона-автомата на углу Зеленной и Маканина. Ему надо было пройти городскую станцию, затем союзную, потом международный контроль на МАТЭК, затем всю трансокеанскую линию и далее через Американский континентал выйти на местного абонента. Машинный зал вообще не соединяется с городом, только через коммутатор. Правда, можно подключиться непосредственно со спутника, но тогда следует признать, что Нострадамус способен контролировать системы космической связи. У нас еще будут неприятности с этой гипотезой. Я подумал, что не зря ко мне приставили Бьеклина и не зря полковник из Центра ХЗ разрешил лететь при неясной обстановке. Видимо, они рассматривают ситуацию как предельно критическую. И не зря была организована утечка информации в прессу, и не зря последнее время усиленно дебатируется вопрос о пришельцах со звезд, скрываемых от мировой общественности.

– Насколько я понял, было предупреждение об аварии,- сдавленно сказал врач.

– Тише,- ответил Бьеклин.