Мир иной

они от нас не отстанут…

– Я вот что подумал, – говорит Леший, держа руки в воздухе, как пианист перед началом игры. – Если они уже давно здесь живут, значит у них должно где-то быть постоянное рабочее место. Его можно попробовать определить.

Он взмахивает ладонями, точно и в самом деле начинает играть. Воздух под ними вспыхивает, в нем проступает хаотическое переплетение линий.

– Так, это аксонометрическая проекция… Теперь поднимаем ее… масштабируем… наращиваем визуальный объем…

Пальцы его неутомимо мелькают. Кажется даже, что различимы звуки невидимого фортепьяно. И, подчиняясь им, впитывая бурный дивертисмент, хаос линий начинает постепенно приподниматься над плоскостью – уплотняться, приобретать очертания, цвет – еще несколько пассов, и перед нами возникает точная модель города. Я вижу площадь, представляющую его центр, расходящиеся от нее улицы, переулки, проходные дворы, макеты домов, путаницу квартала ремесленников, мастерскую, перед которой, как игрушечный танк, поворачивается коробочка «Мальчика». (Черт! Опять без меня что-то делают!.. – бурчит Кэп). Две очевидные вертикальные доминанты определяют пейзаж: Часовая башня на площади, похожая на английский Биг-Бен, с расширением там, где, по замыслу, находится ее механизм, и Стеклянная ротонда в квартале эльфов – она даже здесь, на макете, переливается прозрачными бликами. Все-таки неплохую я им сделал ротонду! Но помимо этого в западной части города, если, конечно, считать западом его вытянутую левую часть, возвышается нечто уродливое, похожее на скомканную баранку, толстое, прихотливо изогнутое, уходящее в землю обоими утолщенными основаниями.

Какая-то немыслимая топологическая фигура.

Откуда она взялась?

– Ну вот, – говорит Леший, немного укрупняя ее. – Вот и все, вот мы тебя, красавчик, и вытащили. – Он откидывается на крутящемся стуле и, как фокусник, взмахивает ладонями. – Вуаля!..

Некоторое время мы молча всматриваемся в картинку. Вид у баранки тусклый, точно она окрашена жидкой пылью, вокруг нее – ровный плац, составленный, кажется, из бетонных плит, а по его периметру, разомкнутому лишь с одной стороны, вытянуты одинаковые прямоугольные строения, похожие на бараки.

– Ни фига не врубаюсь, – говорит Обермайер. – Что это за хреновина здесь такая?

Он тычет пальцем в баранку.

Леший мгновенно перехватывает его:

– Не надо! Так можно развалить всю инфограмму… Это просто их «внутреннее пространство», они расширяются за счет надстройки ортогональных миров. Ну, как если бы ты создал у себя внутренний двор, попасть в который можно было бы исключительно через дом. Формально твой участок не увеличивается, с улицы, при обыденном восприятии, этот двор заметить нельзя, а фактически ты присоединил бы к себе еще один космос, еще один виртуальный анклав, стыкующийся только с тобой. Вот так же и здесь. То, что мы видим – это проекция четырехмерного изображения на трехмерное. – Леший ведет над городом указательным пальцем. Согласно его движению картинка перемещается. – А вот как в той же проекции выглядим мы…

Сбоку от кафе торчит серый сморчок: кривая ножка, остренький колпачок, охватывающий ее.

Призрак иных миров.

– Хорошо, а сколько их там? – спрашивает Обермайер. – Я имею в виду людей. Ты можешь их показать?

Леший ненадолго задумывается.

– Не означает ли это, что мы начинаем следить друг за другом? – осведомляется он.

Моргает, глядя перед собой.

– Не означает, не означает, – быстро говорит Обермайер. – Нет времени дискутировать. Давай показывай!..

Аль тоже еле заметно кивает.

Тогда Леший вновь наклоняется над макетом и опять, точно сбрендивший пианист, перебирает пальцами в воздухе. «Баранка» и плац, как сыпью, покрываются разноцветными точками. Обермайер, пригнувшись, вытянув шею, пытается их подсчитать. Впрочем, сбоку тут же всплывает табличка: двадцать действительных граждан, двадцать один покемон. То есть, их уже более сорока человек.

– Ничего себе, – присвистывает Обермайер. – Интересно, кто им рекомендации дал? – Впрочем тут же машет рукой. – Ладно, какой смысл теперь выяснять?.. – Веки у него опускаются и поднимаются. – Значит так, реально они могут выставить против нас двадцать бойцов. У нас, в свою очередь, десятка полтора эльфов, если эльфы, разумеется, не заявят, что «не вмешиваются в дела людей», еще человек пять подтянет Бамбук, дальше – Тарзан, Ковбой Джо, он один, по-моему, стоит троих… На академиков, видимо, рассчитывать не приходится?.. Н-да… явного численного преимущества у нас нет…

Он неприятно скрипит зубами.

– Зато мы можем вывести «Мальчика», – бодро говорит Кэп. – Что там, стена? Стена – тьфу, стену мы протараним. И затем вот так, малым ходом – по периметру, по периметру… «Мальчик», ручаюсь, превратит эти бараки в щепу… Сирену запустим, ну – брызнут оттуда, как тараканы…

– Ты уверен, что не наткнешься на встречный огонь?

– Это вряд ли. Артиллерию, если уж ее по-настоящему ставить, нужно долго практиковать. Мы бы знали. Стрельбу из гаубицы не замаскируешь.

– А если они для этого используют «внутренний мир»?

– «Внутренний мир», скорее всего, не креативен, – вступает в разговор Аль. – Он слишком молод, у него низкий онтологический потенциал. Там можно жить, несомненно, но вряд ли там можно что-нибудь создавать.

– То есть, силовое преимущество у нас все-таки есть?

– Подождите, – говорю я, как болванчик поворачивая голову то к одному, то к другому. – Вы это о чем? Вы что, собираетесь развязать здесь войну?

– Ты можешь предложить другой выход? – спрашивает Обермайер.

– Тогда чем мы будем отличаться от них?

– Минуточку, – нетерпеливо говорит Аль. – Опасность ведь состоит не в том, что они вдруг попытаются захватить в городе власть. Да это и невозможно: у нас в городе власти нет. Если даже они и сформируют какой-нибудь Комитет, какую- нибудь Особую Тройку, якобы наделенную чрезвычайными полномочиями, то все равно окажутся в пустоте: у них не будет инструментов реального принуждения. В этом и заключается наша сила: свободного гражданина, кабальеро, сеньора, ни к чему принудить нельзя. Но это пока свободные граждане в большинстве. Однако если с какого-то момент гусанос станут преобладать, а мне кажется почему-то, что именно к этому и идет, то мир начнет подстраиваться под них. Среда будет институционально преобразована. Возникнет тот социальный инструментарий, которого пока нет.

Леший, продолжая шевелить пальцами в воздухе, деликатно покашливает и говорит:

– Я тут собрал некоторую статистику. Вот график возрастания для свободных граждан, а вот – для гусанос. Смотрите: темпы не в нашу пользу различаются почти в восемь раз. Сходимость имеет очень высокий коэффициент.

На диаграмме, которая повисает в воздухе, хорошо заметно, что нижняя, багрового цвета, кривая, ощутимо догоняет зеленую.

– И вот еще что, – проникновенно говорит Леший. – С аффилированных сайтов вся прежняя реклама удалена. Как будто ее вымели железной метлой. Складывается ощущение, что наш портал взят под контроль. Видите число повторных визовых обращений? Оно в точности совпадает с числом выданных виз. А это свидетельствует о чем? Все «туристы», которые сейчас идут в город, – это гусанос. Никакого притока со стороны у нас уже нет. То есть, гусанос приходят, якобы на один день, и остаются здесь навсегда: вживаются, вероятно, осваиваются, овладевают методологией виртуального бытия. Похоже, выбрана