Железный человек

– У меня такое чувство, что они не знают даже, с чего начать. – Она неодобрительно покачала головой. – Это не вызывает особого доверия, я бы сказала.

– Наверху всё заперто, я полагаю, – сказал я.

– Да, – кивнула миссис Бреннан. – Заклеено и опечатано, как в кино. – Она величественно вздохнула. – Можно даже сказать, счастье, что сейчас у нас немного постояльцев. А если бы сезон уже был в разгаре? Немыслимо! И без того с таким трудом удаётся держать сервис на уровне. – Она обмахнула себя порхающими ладонями, будто хотела остудиться или снять судорогу с лёгких. – Они будут допрашивать всех постояльцев отеля, вы только подумайте! Ужасно. Мой отель появится в газетах как место преступления – страшно даже подумать, какие это повлечёт за собой последствия.

Я вспоминаю свой первый прыжок с искусственным усилением. Нет, вспоминать – это слишком слабое слово. Скорее так: когда я думаю об этом, у меня перед глазами возникает непреходящий миг, который загорается в памяти как светящаяся, излучающая неземные краски картина.

То был спортзал, сплошь обитый толстым смягчающим слоем – стены, потолок, пол, всё. Похожий на огромную тёмно-синюю камеру для буйнопомешанных. Я стоял у красной черты для прыжка и фиксировал, следуя указаниям тренера, цель: штабель матов высотой в два метра, установленный на расстоянии около десяти метров от черты. Маты были специальные, такие применяют в Голливуде для опасных трюков. Как внушил мне тренер, я не должен был думать о том, достижимо ли это вообще, я должен просто прицелиться и прыгнуть. Прыжок будет сниматься на специальную камеру и даст важные подсказки для уточнения и настройки системы. Это и есть смысл и цель упражнения. Якобы.

Итак, я послушно согнул колени, не отрывая взгляда от цели, завёл руки назад, набрал воздуха и…

Прыжок.

В то мгновение, когда я оторвался от пола, законы земного притяжения, в неумолимой хватке которых я жил всю свою жизнь, казалось, потеряли силу. Я не прыгнул, я взлетел, подгоняемый непостижимой силой и наполненный пьянящей легкостью. В это мгновение мне казалось, будто для меня больше не существует границ, будто я перенесён на Олимп богами, которые не подчиняются законам, установленным для смертных людей, будто от одного только моего желания зависит, приземлиться мне в намеченной точке или пробить потолок зала и облететь вокруг Земли. Да что там, оставить позади себя всю Солнечную систему…

Разумеется, я всё же приземлился тогда на маты, к тому же достаточно неловко. Но всё же тот первый момент… то одно мгновение… Мне иногда кажется, что в одну ту долю секунды я вложил всю мою жизнь разом, принёс ему в жертву всё моё прошлое и всё моё будущее. И продолжаю грезить об этом и по сей день.

Пора было идти домой. Уже стемнело, опустился поздний вечер. Я был измучен и выжат как лимон. Мне казалось, что я упаду в постель и просплю сто часов подряд. Но, выйдя из отеля, я сперва остановился и прислушался к тому внутреннему голосу, который подсказывал мне что-то другое. Этот голос принадлежал моему римскому другу-философу Сенеке. Воздадим хвалу и назовём блаженным того человека, кто каждому мгновению своей жизни нашёл хорошее применение, говорил он. Без сомнения, хорошая максима, но она всё равно предоставляет тебе самому решать, что же такое хорошо.

Это не давало мне покоя. Я должен был увидеть Бриджит. Я представлял себе, как она сидит у себя на кухне, испуганная и дрожащая, какой я её оставил, только теперь одна, над одинокой чашкой чая, положив рядом упаковку транквилизаторов… Настойчивое чувство подсказывало мне, что я должен к ней зайти.

Я направился по малолюдной Мейн-стрит и по тихой Шепель-стрит и дошёл до её дома, но окна его были безжизненно темны. Это был небольшой домик из светлого дерева, с большими окнами, все шторы на которых были задёрнуты, окружённый косоугольным, одичавшим садом, в котором росли дикие цветы и бурьян. За домом не было ничего, кроме древней, выше роста человека, каменной стены, которой в здешних местах огораживают луга и поля.

Значит, она уже спит. Если бы где-то в доме горел свет, это было бы видно по отсвету, падающему на заднюю стену.

Ну ладно. Я повернулся, чтобы уйти, но тут какое-то внутреннее чувство дискомфорта подсказало мне перейти на инфракрасный сенсор. Предостережения доктора О'Ши имели большой вес, но ведь это было всего лишь простое, неопасное переключение в том приборе, на который я обменял свой правый глаз и с тех пор таскаю его с собой в глазной впадине.

Словно присыпанные серой мукой, показались следы ног. Ручка двери прямо-таки светилась. След руки на почтовом ящике.

Но что-то с этими следами было не то. Я прищурил левый глаз, чтобы разглядеть получше. Были следы, ведущие к дому, но поверх них – более светлые, а значит, более поздние – были следы, покидающие дом.

Не раздумывая и не имея ни малейшего понятия, что я скажу, если она всё-таки окажется дома, я позвонил. Перед моим внутренним взором возникли сцены постыдной неловкости – Бриджит, укутавшись в халат, заспанная, откроет и спросит, чего мне нужно в такой час, а мне нечего будет ответить, и я на все времена стану смешной фигурой, – но я всё-таки позвонил ещё раз, дольше, не убирая пальца с кнопки. Ничто даже не шелохнулось. Её не было дома. Она пришла, чтобы снова уйти.

К подруге, сказал я себе. Женщины в таких ситуациях уходят к подругам. Правда, я знал это лишь из фильмов, но так ведь и там это не с потолка было взято.

Дожить до мудрости! – требует Сенека. – Кто достиг её, тот добился пусть не самой дальней, но высшей цели. Я некоторое время неопределённо смотрел перед собой и размышлял над вопросом, достиг ли я теперь мудрости. По крайней мере что касается Бриджит, или нет? Может, я достиг лишь границы расстройства сознания. Я решил отправиться домой.

Из-за того что я активировал инфракрасное видение, автоматический надзор всё ещё действовал, иначе бы я, скорее всего, вообще не заметил двух этих мужчин. А так их очертания ярко осветились в поле моего зрения, вместе с пометкой подозрительное поведение. Эта смелая оценка зиждилась на технике, которой было доступно в цифровом виде выделить лица людей, а в этих лицах, в свою очередь, выделить глаза, и на основании оценки параллакса взгляда установить, следят ли эти глаза за мной, и, прежде всего, как долго. Есть культурно обусловленная и в психологических исследованиях однозначно измеримая максимальная продолжительность ненамеренного контакта взглядов, и если эта продолжительность превзойдена более чем в два раза, мой ODP, мой observation detektion processor, компьютер величиной со сливу внутри моей печени, который только этим и занят, бьёт тревогу.

Первый мужчина стоял у входа в паб «О'Лири» и, когда я шёл вниз по Мейн-стрит, вжался в тень перед входом, не сводя с меня глаз. Он был высокий, стройный, чисто выбритый, и волосы у него были острижены короче, чем это принято в здешних местах. Гладкое лицо, лишённое выражения. Некоторое время у меня было искушение придать этому лицу больше выразительности, отпечатав на нём мой кулак. Но я подумал о советах доктора О'Ши, о моих искусно заштопанных руках и об усталости, глубоко сидящей у меня в костях, и просто прошёл мимо. Он не последовал за мной.

Второй мужчина стоял на автобусной остановке у пешеходной аллеи в слабом свете уличного фонаря и наблюдал за мной поверх газеты. Если бы он потрудился бросить хотя бы один взгляд на расписание движения, он бы обнаружил, что последний автобус ушёл часа два тому назад, и это делало его наблюдательный пост более чем подозрительным.

Что, чёрт возьми, здесь происходило? Об этом я продолжал спрашивать себя и добравшись до дома. Но что бы там ни происходило, выяснение придётся отложить. Я с трудом смог почистить зубы и освободиться от одежды, после чего рухнул в постель и провалился в пропасть сна.

8

Что же, всё-таки, существенно в человеческой жизни? Не то, что мы плаваем на наших кораблях по всем морям и в поисках неизученного бороздим океаны, а то, что мы справились с нашими пороками. Нет победы больше этой. Есть множество людей, которые владеют городами и народами, но лишь немногие владеют самим собой.

Сенека. Исследования о природе

Телефон вырвал меня из