поинтересовался, не умер ли кто. Даже собаки, казалось, почувствовали, что сейчас не время резвиться, они забились в угол, лежали на своем покрывале, помахивая хвостами, и своими большими темными глазами наблюдали за тем, что происходит за столом.
– Да, это самая невероятная история из всех, что мне когда-либо приходилось слышать, – заметил муж Ирены. По звонку своей жены он бросил все дела в своей фирме и сразу примчался домой.
Никто ничего не ответил, и снова воцарилась тишина. Сквозь окно было видно сияющее голубое небо. Снаружи, на крыше сада, две вороны сцепились из-за куска хлеба.
– Кто-нибудь хочет чего-нибудь выпить? – спросила Ирена.
Никто не хотел.
Еле слышно жужжал холодильник, а потом затих, резко, с тихим дребезжанием. Вдали было слышно, как несколько раз нетерпеливо прогудела машина.
Вольфганг положил руки на стол, изучая тени, которые отбрасывали его пальцы, и фигуры, которые они образовывали. Его руки. Руки Иоганнеса.
– Господин Франк? – сказал он в тишине и даже порадовался, что было так тихо, потому что он не смог бы сказать это громче и не смог бы повторить.
– Да, Вольфганг?
– Могу ли я попросить вас кое о чем?
– Конечно.
– Вы не позвоните в полицию?
Через некоторое время в дверь позвонили. Лео Франк сказал своей старшей дочери:
– Ребекка, спустись, пожалуйста, вниз и открой полицейским дверь.
– Хорошо, папа, – девочка спрыгнула со стула и помчалась вниз, а за ней одна из собак, понадеявшись на веселую игру.
Но веселой игры не было. Снизу послышались громкие голоса, собака залаяла, дверь хлопнула, а Ребекка завизжала:
– Помогите! Папа! На помощь!
Разом началась суматоха. Лео Франк вскочил на ноги и с криком: «Что случилось?» помчался вон из кухни, а за ним двое мальчиков, которые попросту не обратили никакого внимания на окрик матери: «Дирк! Йенс! Оставайтесь здесь!» Послышались мужские голоса и громкие крики, а затем тяжелые шаги, приближавшиеся к лестнице.
Это были не полицейские. Это были родители Вольфганга.
Отец, тяжело ступая, вошел в кухню, обвел ее огненным взглядом и проревел:
– Значит, ты здесь?!
За ним шла мать, бледная как полотно, и Лео с детьми и собаками, который приготовился что-то сказать, но в эту секунду доктор Ведеберг вытянул к нему руку, наставив ее, как оружие, и закричал:
– С вами я разберусь позже, господин Франк! И я готов сразу сказать вам, что вам это не понравится. – Рука сделала круг, как дуло танка, и нацелилась на Вольфганга. – А теперь хватит. Вольфганг, собирай свою виолончель и все свои вещи, и немедленно уходим отсюда.
В комнате все вздрогнули, и только Вольфганг остался сидеть неподвижным, как скала. Он смотрел на своих родителей так, как будто вследствие какой-то случившейся с ним катастрофы забыл немецкий язык. Затем он достал фотографию и подтолкнул ее к родителям через стол.
– Почему вы никогда не говорили мне, что у меня есть брат?
Он сказал это, не повышая голоса, самым обычным тоном, но, даже если бы он вылил на своих родителей ведро ледяной воды, ему вряд ли удалось бы добиться лучшего результата. Рука отца безжизненно повисла, и оба они с внезапным ужасом смотрели на лежащий прямо перед ними маленький цветной прямоугольник, а потом тяжело упали на два свободных стула, как будто были в доме Франков двумя долгожданными гостями, кроме того, прошедшими весь путь от Берлина до Ширнталя пешком, и поэтому были измождены до предела. Стало тихо, только далекое эхо недавнего крика все еще бродило по дому, угрожающе отражаясь от стен.
– Откуда у тебя это? – мать потянулась за фотографией, но не взяла ее, как будто не осмелилась.
– Это неважно, – сказал Вольфганг.
Отец мрачно посмотрел на мать:
– Юлия, откуда у него эта фотография?
Мать ничего не ответила, только скрестила руки. На ее лице застыло страдание.
– У меня же был брат, не правда ли? – спросил Вольфганг.
– Да, – кивнула она.
Отец засопел так, как будто оказался под несправедливым подозрением.
– Мы не хотели взваливать на тебя все это. Тебя еще не было на свете, когда… когда это произошло.
– И как это произошло?
– Это был несчастный случай. Катастрофа на море. Иоганнес утонул, – отец посмотрел на него, и поскольку Вольфганг не сказал ни слова, то продолжил: – Это было на Сицилии. Там было очень сильное течение. Иоганнес ушел под воду и больше не всплыл.
– А ведь он был такой хороший пловец, – сказала мать со слезами на глазах.
– Мы всегда ездили туда отдыхать летом. К югу от Валетто у моего бывшего коллеги по работе был маленький дом, невдалеке от целой гряды очаровательных уединенных бухт… Можно было гулять там пешком, купаться, отдыхать в тишине и покое… Только эти течения… Иоганнес знал это, знал, как это было опасно… Это было ужасно, как ты понимаешь.
Вольфганг неподвижно сидел, чувствуя, как каждое слово вызывает в нем какую-то невиданную боль.
– Где он похоронен?
Отец покачал головой.
– Нигде. Его тело так никогда и не нашли. Как будто какая-то божественная сила в одну секунду забрала его от нас.
– И тогда вы поехали на Кубу и клонировали его. Чтобы он был у вас снова?
– Что? – вздрогнула мать.
– И вы поженились только для того, чтобы следующий чудесный виолончелист имел другую фамилию. – Вольфганг изо всех сил мечтал заплакать или закричать. Любым способом выплеснуть скопившееся внутри безысходное отчаяние.
– Как тебе такое только в голову пришло, – вспылил отец.
– Вы недостаточно хорошо отсортировали фотографии вашего свадебного путешествия, – горько сказал Вольфганг, – поэтому мне и пришло это в голову. На одной из фотографий мать стоит перед крепостью Эль Морро, ровно на том самом месте, где давал свое интервью Фраскуэло Азнар.
– Что за чепуха!
Теперь уже была очередь Вольфганга.
– Я клон Иоганнеса, признайтесь же, – закричал он. – Я – Иоганнес Второй.
– Да нет же, глупости какие! Ты просто его брат.
– Я так похож на него, что профессор Тессари на какое-то время принял меня за него. – Он указал на фотографию. – Проклятье, я сам думал, что это я на фотографии.
– Профессор старый человек. В последний раз он видел Иоганнеса лет двадцать назад. Если он перепутал тебя с ним, то это означает только то, что он совсем состарился, – настаивал отец. – Нет ничего удивительного в том, что братья похожи друг на друга.
Вольфгангу казалось, что внутри у него сплошная рана. Каждый вздох причинял боль. Он хотел бы заплакать, но этого не позволяли ни время, ни обстоятельства. Вся его жизнь была сплошной ложью. Он взглядом попросил Лео Франка о поддержке, и тот понимающе кивнул.
– Я думаю, достаточно, – уверенно вмешался предприниматель, – нам придется подождать, что скажет по этому поводу государственный прокурор.
– Кто, простите? – отец Вольфганга снова начал раздражаться.
– Я уже созвонился с областной криминальной полицией Берлина. Комиссар Нольтинг со своими
