Это было уже совсем ни в каких понятиях. Если даже Гетка, которая несмотря ни на что пропилила с ними целых три года, давно уже стала для братков не девка, а как родная, переспала за это время, наверное, с половиной района, если даже она вдруг испугалась чего-то и отъезжает в сторону, значит, ситуация у братков — все, кранты, сливай воду. Гетка ни с того, ни с сего на сторону не сорвется.
Вовчик именно так и доложил вечером Кабану. Разумеется, не при всех, а осторожно, вызвав его в соседнюю комнату. Ни к чему, он полагал, было, чтобы молодежь знала про Гетку. Молодежь ещё не прониклась по-настоящему традициями коллектива.
Кабан, впрочем, воспринял его сообщение довольно спокойно.
— Уехала, говоришь? — спросил он, подав вперед круглую, шишковатую голову.
— Уехала, — озабоченно подтвердил Вовчик.
— Ну и хрен с ней, уехала! Одной заморочкой у нас меньше будет.
Он надул щеки и громко почесал их ногтями. А затем выпустил воздух и внимательно посмотрел на Вовчика. Глазки у него округлились и стали совсем крохотные.
— Не люди, значит? Ладно, скоро посмотрим, что это за такие чувырлы с рогами…
План был разработан в обстановке глубокой секретности. Предполагалось, что со всеми суханами будет покончено одним мощным ударом. Для этого передовой отряд, составленный большей частью из молодежи, под руководством Малька открыто вторгнется на вражескую территорию. А когда суханы подтянутся и начнут, как положено, этот отряд метелить, в тыл им, совершенно внезапно ударят главные силы братков. Это, значит, что — сам Кабан, Вовчик, Бумба, Забилла.
— Вот тут сквер за ларьками, — объяснял Кабан, тыча пальцем в только что купленную, новенькую карту города. — Там, значит, пустырь небольшой и дальше — заборчик. За заборчиком — цех ремонтный, в общем, хрен его знает. Отступаете, значит, туда, и вот отсюда мы вводим в бой ударную группировку. Сможешь ты со своими отступить сюда через сквер?
Малек кивнул и быстро облизал губы.
— Только не бегите, блин, как козлы, оказывайте сопротивление.
Малек посмотрел на карту и снова кивнул.
— А потом мы сразу же берем под контроль все их точки. То есть — рынок, толкучку, оба магазина на Энергетиков. Кафе отойдет к кромешникам, это чтобы они, в принципе, не возникали. Ну а чейндж в том районе берет на себя Алихан. Все, блин, отпад, в натуре, выходят суханам. Пока они чухаются после разборки, мы уже — оп, и в дамках.
Кабан вытер рот после стакана и густо выдохнул.
— Алихан в курсе? — сразу же спросил Бумба, прожевывающий кружок сервелата.
— Алихан в курсе и одобряет, — сказал Кабан.
— А кромешники?
— Тоже. Суханы-то уже всем надоели.
Тогда Бумба резко проглотил сервелат:
— Толково придумано.
— Да, толково, — Забилла, морщась, как от тухлятины, повел носом. — Ну, наедем, а если они нас перемахают, тогда чего?
— Ничего, — сказал Бумба. — Их там, что думаешь, будет пятьдесят человек?
— Ну, не пятьдесят, но все-таки народу порядочно…
— А не пятьдесят, так справимся, — ответствовал Бумба. Набуровил себе стакан. — Вот только, чтобы вот он со своими гаврошами все сделал правильно.
— Сделает, — сказал Кабан и неторопливо повернулся к Мальку. — Сделаешь?
— А чего ж?
— Но чтоб все было на высоком идейно-политическом уровне.
Он пошевелил валиками голых бровей.
Малек снова кивнул и в третий раз облизал губы.
Боль была такая, что Вовчик не понимал, откуда она берется. День сейчас или ночь, и почему, если ночь, светит солнце. Или это не солнце, а какая-то синеватая фара? Он мигнул, и боль в затылке сразу же отдалась неожиданным всплеском.
— Вот этот, вроде, ещё шевелится, — сказал кто-то.
— А шевелится — вмажь ему, — посоветовал резкий, как будто несмазанный голос.
Последовал короткий сильный удар, за ним — второй. И затем — тоненько и плаксиво:
— Дяденька, дяденька, я больше не буду!..
— Слово народу даешь?
— Честное пионерское!
— Ладно, вали отсюда. Чтобы — в четыре секунды!..
Послышалось торопливое шарканье ног по асфальту. Краем глаза Вовчик заметил тень, движущуюся вдоль заборчика.
— Что-то ты, блин, добрый сегодня, — сказал резкий голос.
— Ничего, — благодушно сказал второй. — Пусть пока поживет…
— Хорошо, а с этим что будем делать?
— Так ведь договаривались, — сказал кто-то третий, напоминающий интонациями Малька.
— Договаривались-договаривались… О чем, блин, мы с тобой договаривались?
— Ну, об этом. Как видите, я свое задание выполнил.
Это, кажется, был и в самом деле Малек. Вовчик, хоть и с трудом, но различал его чуть колеблющуюся, водяную фигуру. Все вообще колебалось, будто сделано было из чего-то жидкого. Вечер, сообразил Вовчик, увидев прилепленную к бетону тусклую лампочку. Значит, это было не солнце и вовсе не фара машины. Он опять натужно мигнул, и по затылку вновь прокатилась волна тугой боли. Видимо, веки и то, что в затылке, были соединены тонкими ниточками. Тем не менее, последовательность событий начала понемногу всплывать у него в памяти. Вот они осторожно просочились на Энергетиков, и вот Кабан укрыл главные силы на пустыре. Вот вперед выступил Малек со своим отрядом, и вот он начал бомбить торговые павильоны у сквера. Вот появились суханы, и вот Малек отступил именно туда, куда договаривались. Вот суханы обрадовались, и вот они погнали необстрелянную молодежь к сарайчикам. Вот Кабан выпрямился и издал рык, похожий на рык голодного динозавра. Вот они вчетвером тоже выпрямились и ринулись на ошалевших суханов. И вот здесь произошло что-то, чего Вовчик так до конца и не понял. Кажется, сбоку от них внезапно возникли две или три крепких фигуры. Может быть, даже их было и несколько больше. Вовчик успел разглядеть лишь оскаленную, с твердыми скулами, почти звериную морду. И вот только он было нацелился врезать как следует по этой морде — впрочем, недоумевая уже, откуда, блин, на хрен, эта морда явилась, — как точно граната разорвалась у него под черепом; мир вдруг перевернулся и обрушился на него всей своей земной твердью… Как же это так, блин, елы-палы? Получается, блин, что это не они преподнесли суханам сюрприз. Получается, что суханы, блин, ждали их и заранее подготовились. Елы-палы, Малек, вот, блин, откуда потекли сведения…
Вовчик осторожно переместил взгляд налево. В поле зрения вдвинулась часть пустыря, ограниченная деревянным забором, темные кусты бурьяна, сваленные друг на друга бетонные блоки и как раз перед ними — группа хмырей, по-видимому, в спортивных костюмах. Все это — ещё колеблющееся, размытое, будто наползающими слезами. Один из хмырей тем временем разглагольствовал, жуя, как резинку, каждое слово:
— Выполнил ты, конечно, блин, выполнил, ничё не скажешь. А раз выполнил, то на хрена ты нам теперь, блин, нужен?
— Так я пошел, значит, — сразу же, с торопливой радостью в голосе сказал Малек.
— Стой! Ты куда?
— Ну, сам же сказал, что я вам больше не нужен.
— Вот потому-то, блин, и не следует тебя отпускать…
— Ладно, Дзюба, не пугай ребенка, — сказал благодушный голос.
— А чё такого?
