— А чего? — спросили его.
— А то, что не употребляю!
Только дури ему ещё ко всему не хватало.
В общем, единственная знакомая рожа, которая проявилась, была у Мормышки. Да и та посмотрела на Вовчика, как на доисторического человека.
— Кабан, говоришь? Помню я Кабана. Но это же когда было?
— Месяца три назад, — настойчиво сказал Вовчик.
Мормышка шмыгнула носом и радостно заключила:
— Вот видишь!..
Тут же поднырнула в окошечко и посоветовала брать вон ту, с желтоватой головкой.
— Остальное — фуфло. Это я тебе, как старому знакомому, рекомендую.
От ларька Вовчик отъехал, сжимая в руке бутылку «Синявинской». Постоял две минуты, оглядывая прохожих, которые обтекали его, точно дерево. Снова посмотрел на то место, где когда-то находилась «губа». А затем покрутил бутылку и небрежно отбросил её в сторону.
Бутылка попала на выступ булыжника и разлетелась.
Тут же снова возникли те трое накачанных, бритоголовых парней, которые уже подходили. Они посмотрели сначала на весело поблескивающие осколки, потом — на Вовчика. А затем, по-видимому, главный из них цыкнул зубом.
— Ну все, мастер, — спокойно сказал он. — Привет. Допрыгался.
Двое других сразу же цепко взяли Вовчика под руки.
— Нарушение общественного порядка. Пошли!..
— И куда?
— Вон туда, мастер, — сказали парни, — под арочку.
— А зачем?
— Ну, это мы тебе сейчас растолкуем.
Во рту одного из них жирно блеснула фикса. Проехал автобус и протащил за собой синий шлейф дыма. Маракоша, высунувшаяся из ларька, утянулась обратно. Солнце светило так, что приходилось щурить глаза.
— Ну что, мастер, сам будешь двигаться или тебя отнести?
— Ладно, пошли, — лениво, как в прежние времена, сказал Вовчик.
Долго ещё на толчках, примыкающих к площади Непокоренных, у обменников, где народ потихоньку сшибал на доллар копейку, у синюшных разливов, которые вдруг расплодились на улице Комсомола, принимая законный фунфырик, рассказывали эту историю. Как какой-то чумырь, который то ли приехал откуда-то, то ли недавно освободился, ни с того ни с сего прицепился к «быкам» самого Лехи-Чумного, как больной, пошел с ними во двор, чтобы продолжить разборку, и там отметелил их так, что Зюка, Бебеня и Чемодур попали в больницу.
А когда подбежали братки, вызванные встревоженной Маракошей, то чумырь положил и братков, по- видимому, без всяких усилий. После чего вытер руки о новенький клифт Чемодура, вынул у Зюки из куртки пачку сигарет и фирменную зажигалку, прикурил неторопливо, как будто такое побоище ему не впервые, и спокойно зашагал через площадь куда-то по направлению к Энергетиков.
Откуда он такой крутой взялся, никто не ведал. Леха-Чумной потом две недели разыскивал его по всему городу. Ну, естественно, такие бойцы на улице не валяются. Девки слышали, что Леха обещал за него чуть ли не штуку баксов.
Однако потом на самого Леху навалились жлобы из Нижнего парка, началась муторная разборка за право держать под контролем весь Тамбовский проезд, силы братков были скованы этим региональным конфликтом, времени не хватало, и на пришлого чумыря в конце концов махнули рукой.
ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ
Выстрел ударил рядом, за неровным кирпичным уступом, который загораживал человека, прячущегося в тени. Человек этот вздрогнул и мгновенно отпрянул. Но стреляли, по-видимому, наугад. Пули он не услышал. Только на противоположном конце двора что-то лопнуло, посыпались звякающее осколки, вероятно, попали в окно первого этажа, свет там погас, а к квадратам стекла прилипла гладкая непроницаемая чернота.
И сразу же за кирпичным выступом прошипели:
— Что ты делаешь? Ты с ума сошел?..
— Показалось, — ответил второй, гораздо более спокойный голос.
— Показалось, — раздраженно сказал первый. — Хобот велел взять его живым. Если ты его хлопнешь, то Хобот тебя самого — хлопнет…
Невидимый собеседник еле сдерживался.
— Возьмем, возьмем, — так же спокойно ответил второй. — Не волнуйся, некуда ему деться. Ладно, пойдем, посмотрим. Ты — по правой стороне, а я — по левой…
Человек, который прятался в темноте, увидел, как из-за выступа появилась жуткая, будто слепленная из мрака фигура, осторожно перебежала открытое пространство и, прильнув к стене, снова исчезла в кромешном сумраке.
Ему показалось, что в правой ее руке блеснул пистолет.
Значит, они вооружены, подумал он. Они вооружены, но убивать меня не собираются.
Это обнадеживало.
Впрочем, не особенно.
Он протиснулся мимо баков, крышки которых стояли торчком от наваленного мусора, и, обогнув громоздкий, распаренный сыростью пузатый буфет, выброшенный, наверное, еще в прошлом веке, очутился перед косым закутком, ограниченном частью этого буфета и горой очень старых гвоздистых досок, облепленных штукатуркой. За досками начинался проход в соседний двор — такой же темный и неприветливый, с беспорядочно разбросанными по воздуху желтыми прямоугольниками окон. Света от них почти не было, и тем не менее в углу двора угадывалась черная впадина арки, судя по всему, ведущей на параллельную улицу.
Можно было рискнуть и перебежать туда. Но рисковать он не хотел. И поэтому, всматриваясь до боли, стараясь ни на что не наступить, перелез через хаос этих досок и, нащупав руками кирпич стены, присел за громадой буфета, так что фанерная туша совсем загородила его.
Кажется ему удалось уйти.
Кажется удалось.
Он облегченно вздохнул. И тут же замер — потому что дыхание вырвалось, как у тифозного больного: сиплое, нечеловеческое, булькающее горячими пленочными мокротами. Омерзительное было дыхание.
Его даже затрясло.
Боже мой, подумал он. Боже мой, почему именно со мной? В чем я виноват? Я не хочу, не хочу! Сделай что-нибудь, чтобы они от меня отвязались. Боже мой — если только ты существуешь…
Он знал, что все мольбы бесполезны. Ему никто не поможет. Разве что произойдет настоящее чудо. Но чудо уже произошло. Чудо заключалось в том, что когда он свернул на улицу, ведущую к дому, и увидел напротив своей парадной двух мужчин в расстегнутых синих рубашках и в поношенных джинсах, как будто специально протертых по всей длине наждаком, то какое-то внутреннее озарение подсказало ему, что это пришли за ним. Мужчины были совершенно обыкновенные, незнакомые, молодые, даже, по-видимому, не очень крепкие, и они, казалось, не обращали на него никакого внимания: оживленно переговариваясь и показывая куда-то в другую сторону, но он сразу же все понял. И побежал — чувствуя, как слабеют ватные ноги. А мужчины тоже — обернувшись — побежали за ним.
Собственно, кто они такие?
Человек шевельнулся, чтобы переменить неудобную позу. Он не знал, кто они такие. Скорее всего,
