наследнику, предопределенному тем Фонтанелли.
– Мне.
– Да.
– А вам никогда не приходила в голову мысль просто забрать его? То есть кто вообще знал о существовании этого состояния?
– Никто. Это звучит безумно, я понимаю, но с этим я вырос. Скорее всего вы не можете этого представить. Я вырос в атмосфере ожидания и планирования, работы по подготовке к определенному дню – дню, установленному еще пятьсот лет назад. Обязанностью Вакки было хранить это состояние и равномерно приумножать до тех пор, пока оно не будет передано наследнику. После этого – как только наследник станет его полноправным владельцем – мы свободны. Тогда этот долг исполнен.
Джон пытался представить себе этот образ жизни: люди, связанные обещанием, данным сотни лет назад их предком, – и у него мороз шел по коже, таким это казалось ему таинственным и необычным.
– Так вы это воспринимали – как долг и обязанность? Как тяжкий груз?
– Не как тяжкий груз, а просто как нашу задачу, не исполнив которую, мы не сможем приступить к другим делам. – Эдуардо пожал плечами. – Вам это, наверное, кажется странным. Но представьте себе, что все эти вещи, которые вам рассказал два дня назад мой дедушка, я знал всю мою жизнь. Эту историю про вещий сон Фонтанелли мне рассказывали, как другим детям рассказывают рождественские сказки. Я знал ее наизусть. Каждый год мы отмечали день 23 апреля как праздник, и всякий раз при этом говорилось: еще столько-то и столько-то лет осталось ждать. Ни об одном историческом событии последних веков я не мог думать без того, чтобы не соотнести его с состоянием Фонтанелли, достигнутым на момент этого события. И все эти годы мы не спускали глаз с семьи Фонтанелли, мы отслеживали каждый заключенный брак и каждое рождение, знали, у кого какая профессия и кто где живет. Причем в последние годы делали это спустя рукава. Чем ближе подходил назначенный день, тем увереннее мы были, что наследником станет ваш кузен Лоренцо.
Это задело Джона.
– И теперь вы разочарованы, что им стал я?
– Меня вы можете об этом не спрашивать. Я до последней осени учился и никогда его не видел. Наблюдением занимались другие… Здесь нам направо.
И они свернули на дорогу, которая слегка поднималась вверх, к тому же сузилась и начала петлять, что заставило их замедлить скорость.
– А кто были другие кандидаты?
– Вторым номером были вы. Третьим был бы ваш очень дальний родственник, зубной техник из Ливорно, тридцати одного года, женатый, но бездетный, что, кстати, у Фонтанелли случается на удивление часто.
– Он расстроится.
– Он ничего не знает.
Они достигли горной седловины, дальше дорога вела вниз, к деревне. Немного в стороне лежало обширное имение с видом на Средиземное море – должно быть, великолепным, – и Джон сразу решил, что это и есть усадьба Вакки.
– А что обо мне думает ваш дедушка?
– Что вы тот самый наследник, которого увидел в своем пророческом сне ваш далекий предок Джакомо Фонтанелли. И что вы с вашим состоянием осуществите что-то очень, очень хорошее для людей, нечто такое, что снова откроет перед ними дверь в будущее.
– Очень обязывающие ожидания, нет?
– Честно признаться, я думаю, что все это мистический вздор, – Эдуардо хохотнул.
Они подъехали к деревне. Дорога, подходившая с другой стороны, от которой Джон отказался ради того, чтобы сделать лишний крюк, была шире.
– Но вера приходит к Вакки с возрастом, как у нас говорят, – продолжал Эдуардо. – Мой отец и мой дядя сейчас в той стадии, когда Вакки верят по крайней мере в то, что большие деньги должны быть направлены на великое дело, и они ломают головы, что бы это такое могло быть. А дедушку это совсем не заботит. Он считает так: вы – обетованный наследник, вся эта история – святое провидение, и если вы покупаете «Феррари», значит, это предусмотрено планом Божьего творения,
Эдуардо коротко указывал пальцем, куда ехать, и Джон уже хорошо понимал его штурманские знаки. Они добрались до имения и въехали через раскрытые решетчатые ворота в просторный двор, посыпанный гравием. «Роллс-ройс» уже стоял на месте, в тени высокого старого дерева, и Джон припарковал «Феррари» рядом. Когда мотор замолк, тишина оглушила их.
– А что думаете вы? – спросил он.
Эдуардо ухмыльнулся.
– Я думаю, Джон, что вы владеете триллионом долларов. Вы – царь мира. И если не насладитесь этим сполна, то вы не в своем уме.
4
Вся усадьба дышала историей. Ветер с моря слегка шумел в верхушках деревьев, и они отбрасывали на неприступные стены беспокойные тени. Едва Джон и Эдуардо сделали несколько шагов, шурша гравием, как дверь дома раскрылась. Навстречу им вышла полная женщина лет пятидесяти пяти, которая могла бы служить рекламой спагетти, и обрушила на них шквал итальянских слов.
– Помедленнее, Джованна, – крикнул ей Эдуардо по-итальянски. – Иначе сеньор Фонтанелли тебя не поймет! – Повернувшись к Джону, он сказал по-английски: – Это Джованна, добрый дух этого дома. Она будет о вас заботиться, но по-английски она не говорит.
– То, что вы ей сказали, я понял, – улыбнулся Джон. Его отец всегда настаивал на том, чтобы дети владели хотя бы основами родного языка, но поскольку дома в основном говорили по-английски, у него было не так много возможностей упражняться в итальянском. Однако то, что он знал, теперь медленно всплывало на поверхность.
Они ступили в темный, прохладный зал. Широкая лестница вела наверх к галерее. Направо и налево уходили сумрачные коридоры, с потолка свисала тяжелая люстра. Их шаги звонко отдавались на голом терракотовом полу.
Эдуардо еще раз призвал Джованну говорить с Джоном медленно и отчетливо, получил от нее укоризненный взгляд, попрощался и ушел к себе. Джон последовал за решительной домоправительницей вверх по лестнице и по светлому коридору – до просторной комнаты, которую отвели для него. Это был скорее зал, стеклянные двери вели на обширный балкон. За балюстрадой из обветренного песчаника открывался вид на Средиземное море.
– Вот здесь ваша ванная комната, – сказала она, но Джон не мог оторвать глаз от блистающей дали моря. – Если вам что-нибудь понадобится, все равно что, наберите пятнадцать.
– Что-что? – переспросил Джон, уже автоматически по-итальянски, и обернулся. Она держала в руках телефонную трубку беспроводного телефона, база которого стояла на ночном столике.
– Пятнадцать, – повторила Джованна. – Если вам что-нибудь понадобится.
– Хорошо, – Джон кивнул, взял трубку у нее из рук. – А если мне надо будет позвонить? Наружу. – Итальянское слово для обозначения «городской связи» он не вспомнил.
– Тогда наберите ноль, – объяснила Джованна, терпеливо, как мать ребенка с запоздалым развитием. Джон почему-то спросил себя, есть ли у нее дети. Потом посмотрел на трубку. В прозрачном окошечке был написан его внутренний номер: 23.
– Спасибо, – сказал он.
Когда она ушла, он почувствовал себя усталым. Должно быть, из-за перелета. Он толком не спал, потерял представление о времени дня, был одновременно и утомлен, и взвинчен. Экстатическая поездка на «Феррари» дала выброс адреналина, как крепкий кофе, он не смог бы сейчас уснуть, даже если бы хотел. Но прилечь на эту удобную, широкую, свежую кровать, немного отдохнуть – не повредит…
Когда он проснулся, вскочил и осмотрелся, чтобы понять, где он и что с ним, было еще светло – или
Он с трудом встал на ноги. Где тут ванная комната? Неважно. Ноги сами вынесли его на балкон.
