три африканки в ярких праздничных одеяниях и пытались понять, чего хочет от них церемониймейстер. Эти три женщины представляли победителя этого года, женское объединение, которое на краю пустыни затеяло удивительный проект по восстановлению леса и проводило его по собственной инициативе.
Маккейн сидел в кресле в заднем ряду и наблюдал за приготовлениями к торжественному вечеру. Это он выбрал место проведения церемонии – замок Христиансборг, просторное, внушающее почтение серое строение неподалеку от порта: по крайней мере, именно здесь заседал фолькетинг, датский парламент, равно как и верховный суд, и царственные помещения в своем великолепии и величии не оставляли желать лучшего. К сожалению, не удалось убедить королеву Маргарету II вручать премию; эта задача была поручена председателю жюри. Но в любом случае королева и принц-супруг будут присутствовать на праздничной церемонии, и Маккейн уже настроил съемочные группы телевидения, чтобы они как можно чаще держали их в кадре. Были разосланы приглашения природозащитным организациям по всему миру, большинство из которых не заставили себя долго упрашивать; в лучших отелях Копенгагена, пожалуй, еще никогда не бывало столько дебатирующих о защите природы гостей, как в эти выходные.
Итак, все шло наилучшим образом, когда к Маккейну подошла одна из секретарш.
– Звонок из Лондона, – сказала она, протягивая ему записку.
Это был приблизительно тот момент, когда Джон Фонтанелли, стоя перед закрытой на кодовый шифр дверью кабинета Маккейна, скомандовал десяти охранникам:
– Ломайте.
Маккейн прочитал записку.
– Фонтанелли? – прошипел он и недоверчиво посмотрел на женщину.
Она кивнула:
– Так он сказал.
– В Лондоне?
Она пожала плечами.
Это был приблизительно тот момент, когда в Лондоне тяжелая дверь поддалась и, треснув, раскрылась. Джон Фонтанелли шагнул в кабинет, указал на ящики и дверцы письменного стола и запертый шкаф с документами у стены и распорядился:
– Ломайте. Все.
– Позвоните в аэропорт, – шепотом приказал Маккейн. – Пусть готовят машину к вылету. Мне срочно нужно возвращаться в Лондон.
И вот он сидел, перелистывая документы толщиной в большой палец, читал названия фирм, которых он еще никогда не слышал, хозяйственные термины, о которых имел лишь смутное представление, рассматривал непонятные кривые и страницы, полные загадочных цифр, с трудом разбирал пометки и ключевые слова, написанные корявым почерком Маккейна, пробегал глазами факсы, тексты договоров и копии писем. Чтобы, долистав до конца и нахмурив лоб, положить этот документ на стопку других, которые он уже просмотрел и так же мало в них понял.
Он не представлял, что все окажется таким трудным. Его дикая решимость улетучивалась с каждой минутой. Он сидел за письменным столом Маккейна, взломанные ящики которого с погнутыми запорами и расщепленной деревянной облицовкой зияли перед ним. Искореженная дверь кабинета теперь не закрывалась, ее можно было лишь прислонить к проему, за которым вполголоса переговаривались охранники, все еще не опомнившиеся от штурма, который он учинил в первые полчаса после своего появления. Теперь штурм утих. Остался лишь упадок духа и чувство непоправимого собственного идиотизма.
Что он предполагал здесь найти? Или, вернее, как он рассчитывал обнаружить изобличительные документы? В этих бумагах могли крыться величайшие заговоры, подлейшие интриги, гнуснейшие обманы – но он не смог бы их разглядеть.
Шкаф с документами. Монстр с выломанными дверцами. Джон рассматривал регистраторы, аккуратно подписанные корешки папок, всю внушающую уважение упорядоченность, которой никак нельзя было ожидать от Маккейна, если исходить из состояния его машины или богатства идей в выборе галстука, вернее, отсутствия богатства идей на этот счет. Но при взгляде на этот архив, который он вел с беспощадной дисциплиной, обнаруживалась прямо-таки чудовищная одержимость в деле, для исполнения которого никакая жертва не была бы ни слишком большой, ни личной, да и вообще не была бы жертвой.
Вот папка под названием
Он извлек папку, раскрыл ее. Он нашел там всю свою жизнь, тщательно отслеженную и сведенную воедино, в виде отчета нью-йоркского сыскного агентства «Дэллоуэй».
И так далее, и тому подобное.
И протокол медицинского обследования Лино на предмет пригодности к полетам, естественно. Он рассеянно пролистал страницы – до последней, на которой так и стоял тот диагноз:
Одно-единственное слово, решившее исход войны между братьями.
Ну да. Он снова захлопнул папку и уже хотел поставить ее на место, как взгляд его упал на следующую папку, которая стояла следующей по алфавитному порядку.
– Ты смотри-ка, – тихо сказал Джон и раскрыл ее. Прочитал.
Это было сразу же на первой странице. Она была написана по-итальянски, но решающее слово, решающая короткая фраза была подчеркнута красным, с восклицательным знаком сбоку. Джон читал ее снова и снова, не доверяя своему знанию языка, потом не веря своим глазам, потом усомнившись в своем рассудке, и с каждым повторным чтением часть мира, который он знал, исчезала; как будто пол, на котором он стоял, по частям отламывался, пока под ним не обнаружилась бездонная пропасть.
Кавалькада черных лимузинов. Налет мужчин в серых костюмах. Малькольм Маккейн, управляющий крупнейшим концерном в истории человечества и самый высокооплачиваемый в мире менеджер, боевым шагом подошел к главному входу, который привратник поспешно открыл перед ним.
– Где он? – рявкнул Маккейн.
– Наверху, сэр… – прокашлял старик в ливрее.
– Вызовите мне лифт.
Привратник торопливо заковылял к лифту, а Маккейн сказал своим сопровождающим:
– Я все улажу сам. Ждите меня здесь.
Прозвучал гонг, и мерцающие серебром дверцы лифта раздвинулись.
Наверху неподвижно стояли люди из службы безопасности, и некоторые из них при появлении Маккейна встали навытяжку, готовые салютовать ему. Маккейн проигнорировал их, не сводя глаз со своей раскуроченной двери, повисшей на петлях. Он протопал к ней, оттолкнул ее в сторону и вошел в свой кабинет, который вот уже два года был истинным центром могущества на этой планете.
