мочевому пузырю.
Огарев. Если хочешь знать мое мнение – он с ума сошел.
Hатали. Я зову его, словно он может услышать. Мне все кажется, что вот однажды я скажу: «Коля!» – и он обернется.
Тургенев. Он думает: грязность… цветочность… желтость… приятнозапахность… не-очень-вкусность… Названия приходят позже. Слова всегда спотыкаются и опаздывают, безнадежно пытаясь соответствовать ощущениям.
Натали. Как вы можете так говорить, ведь вы поэт.
Огарев. Потому и может.
Тургенев
Огарев. Мне он нравится. В нем теперь куда меньше аффекта, чем раньше, тебе не кажется?
Тургенев. Позвольте вам сказать, что вы не понимаете Гоголя. В этом виноват Белинский. Я люблю Белинского и многим ему обязан, как за его похвалу моему первому стихотворению, так и за полное безразличие ко всем последующим. Но он всем нам вбил в голову, что Гоголь – реалист…
Натали
Герцен. Милая… да что же это? Мы ж не из Москвы вернулись.
Натали. Вы опять ссорились?
Герцен. Мы спорили. Он скоро остынет. Одно жаль – был такой интересный спор, что…
Натали. Эх, Александр. Я даже отсюда гриб вижу!
Герцен. Что вы с Натали обо мне говорили? В любом случае, большое спасибо.
Огарев. О чем вы спорили с Грановским?
Герцен. О бессмертии души.
Огарев. А, об этом.
Герцен. То же самое.
Кетчер. Что?
Герцен. Вкус тот же.
Кетчер. Так, по-твоему, этот кофе не лучше?
Герцен. Нет.
Кетчер. Однако же это удивительно, что ты и в такой мелочи, как чашка кофе, не хочешь признать свою неправоту.
Герцен. Это не я, а кофе.
Кетчер. Это, наконец, из рук вон, что за несчастное самолюбие!
Герцен. Помилуй, да ведь не я варил кофе, и не я делал кофейник, и не я виноват, что…
Кетчер. Черт с ним, с этим кофе! С тобой невозможно разговаривать! Между нами все кончено. Я уезжаю в Москву!
Огарев. Так между кофе и бессмертием души ты всех друзей растеряешь.
Кетчер возвращается.
Кетчер. Это твое последнее слово?
Герцен. Прости.
Кетчер. Так.
Грановский
Аксаков приехал.
Герцен. Аксаков? Не может быть.
Грановский
Герцен. Что же он к нам не выходит? Старым друзьям не пристало ссориться по…
Кетчер. Аксаков приехал. Где Натали?
Герцен. Грибы собирает.
Кетчер. Это хорошо. За завтраком грибы были отличные.
Герцен. На самом деле не так уж плохо.
Кетчер. Кстати, я вам говорил, что мы все попадем в словарь?
Герцен. А я уже в словаре.
Грановский. Он не о словаре немецкого языка, в котором ты, Герцен, упоминаешься один раз, и то случайно.
Кетчер. Нет, я говорю об одном совершенно новом слове.
Герцен. Позволь, Грановский. Я вовсе не был случайностью. Я был плодом сердечного увлечения и свою фамилию получил в честь немецкого сердца моей матери. Будучи наполовину русским и наполовину немцем, в душе я, конечно, поляк… Часто мне кажется, что меня разделили. Иногда я даже кричу по ночам от того, что мне снится, будто на то, что от меня осталось, претендует император Австрии.
Грановский. Это не император Австрии на тебя претендует, а Мефистофель.
Огарев. Кетчер, что за новое слово?
Кетчер. Ничего вам теперь не скажу…
Герцен
Грановский. Тащишь.
Кетчер
Герцен
Огарев. Остановите его, остановите!