Беннетт. Социальная революция, сэр.
Сарр. Социальная революция? Дамы являются в оперу одни, без кавалеров, и курят? Что-нибудь в этом духе?
Беннетт. Не совсем, сэр. Скорее речь идет о классовой борьбе, ожесточившейся в результате чудовищного неравноправия, царившего в русском обществе.
Карр. О классовой борьбе? Что вы имеете в виду, Беннетт?
Беннетт. Хозяева и рабы. Как обычно, сэр.
Карр. Ах вот оно что! Хозяева и рабы. Классовая борьба.
Беннетт (с
Карр. Ясно. Что ж, Беннетт, я ни в малейшей степени не удивлен. Не хочу задним числом выглядеть пророком, но любой, кто хотя бы отчасти знаком с нравами русского общества, заметил бы, что недалек тот день, когда угнетенные классы, разочарованные постоянным пренебрежением их интересами, встревоженные непрекращающимся падением рубля и, что важнее всего, раздраженные свыше всякой меры наглыми требованиями прислуги, восстанут против тирании дворецких, лакеев, поваров, камердинеров… (В скобках, Беннетт, я вижу по вашим записям, что в четверг, когда у меня обедал мистер Тцара, в счет поставлено восемь бутылок шампанского. Я не раз говорил вам о пользе умеренности, Беннетт. На этот раз я скажу вам только: вспомните Россию!)
Беннетт. Да, сэр. Я положил телеграммы и газеты на буфет, сэр.
Карр. Есть что-нибудь интересное?
Беннетт. Царь отрекся от престола, сэр. Создано Временное правительство, которое возглавил князь Львов. Военным министром назначен Гучков, министром иностранных дел – Милюков. Социалист Керенский получил портфель министра юстиции. Введение Керенского в кабинет нацелено на то, чтобы народ поддержал Временное правительство, власть которого оспаривают комитеты рабочих депутатов – так называемые Советы, – которые в настоящий момент объединяют социалистов всех цветов и оттенков. Трудно, однако, ожидать, что социалисты попытаются взять власть в свои руки, поскольку произошедшая революция рассматривается ими как исполнение пророчества Карла Маркса о буржуазно-капиталистическом этапе в движении России к социализму. Согласно марксистской догме страна не может одним прыжком перейти от самодержавия к социализму. В то время как
Карр. Это шифрованная телеграмма или газеты?
Беннетт. Это слухи, распространяемые в Цюрихе всей этой толпой разведчиков, контрразведчиков, радикалов, художников и всякого отребья. Кстати, сэр, приходил мистер Тцара. Ждать не стал.
Карр. Я не в восторге, Беннетт, от того, что вы начинаете усваивать это модное новшество, именуемое «ассоциативным мышлением».
Беннетт. Простите, сэр. Я вспомнил про мистера Тцара, потому что он как раз художник…
Карр. Кто вам позволил судить о моих друзьях, Беннетт? То, что мистер Тцара – художник, это его личное несчастье, которое никого не касается.
Беннетт. Да, сэр. Я положил телеграммы и газеты на буфет, сэр.
Карр. Есть что-нибудь интересное?
Беннетт. В Санкт-Петербурге Временное правительство заявило о своем намерении продолжать войну до победного конца, чем завоевало симпатии правительств стран Антанты. Однако комитеты рабочих депутатов, так называемые Советы, считают войну империалистической авантюрой, которая ведется вопреки интересам рабочего класса воюющих держав. Тех, кто поддерживает эту авантюру, Советы заклеймили выражением, которое переводится на английский примерно как «лизоблюдствующие прислужники буржуазии». По моему мнению, такая грубость неуместна и излишня…
Карр
Беннетт
Карр. Ну, разумеется!
Беннетт. Да, сэр. С вашего позволения я процитирую Ларошфуко: «Quel pays sanguinaire, meme le fromage est plein des trous».[7] Ленин отчаянно пытается вернуться в Россию, но союзники, естественно, всячески препятствуют ему в этом. Поскольку Ленин в настоящий момент является чуть ли не единственным представителем большевистской ортодоксии, которую, несомненно, он сам и создал, с его взглядами в Санкт-Петербурге никто особенно не считается. Даже самый отчаянный любитель пари не поставил бы на то, что точка зрения Ленина возобладает больше чем один к миллиону. Однако предполагается, что именно вы поможете ему вернуться на родину.
Карр. Я помогу ему вернуться на родину?
Беннетт. Телеграмма от министра.