– Пойдем лучше ужинать. Дети заждались… Джастина стала неторопливо спускаться вниз, на ходу перебрасываясь с Лионом какими-то малозначительными фразами, однако думала все равно о своем.
Да, теперь все кончено. Наверное – навсегда. Впрочем – почему наверное? Кончено окончательно и бесповоротно.
Ведь она, Джастина, давным-давно дала себе слово, что этого больше никогда, не повторится, что даже мысленно она постарается не возвращаться к той истории, которая послужила причиной раскола в ее семье – да не только в ее…
Но все, все, хватит об этом.
Сезон гольфа закончен. Так и хочется сказать: «завершен навсегда». Навсегда ли? Хочется надеяться.
Полно, Джастина – а действительно ли тебе этого так хочется? Не обманываешь ли ты себя? Нет, нет, все кончено.
Это значит, что Питера она больше никогда не увидит, разве случайно где-нибудь, на художественном аукционе. Они не спеша пройдутся рядом, поговорят о пустяках и ни словом, ни жестом не выдадут того, что их когда-то связывало…
Джастина живо представила себе, как именно это будет выглядеть и почему-то улыбнулась. Наверное, потому что подумала: теперь ей наверняка должно стать легче. Впрочем, не ей одной…
Но вместо долгожданного покоя, облегчения, на которое она так рассчитывала, ее душу окутала черная, смертельная тоска. Появилось ощущение, будто бы в один миг она потеряла очень важное, сокровенное, что-то необыкновенно дорогое.
Кого же – Лиона? Да, наверное, хотя она всеми силами пыталась убедить себя, что Лион по-прежнему любит ее, что все у них хорошо, и что дальше они будут жить, будто бы ничего не случилось, все в порядке.
А может быть…
Может быть, все-таки, не его? А Питера Бэкстера?
Джастина всячески гнала от себя эти мысли, она не хотела больше думать о Питере, не хотела о нем вспоминать… Однако мысленно все время возвращалась к этому человеку, который одарил ее такой радостью, но одновременно, принес в ее жизнь столько горя…
От воспоминаний Джастина совсем поникла – как нежный цветок, который давно уже не поливали.
Не стоит и говорить, как рады были дети ее выздоровлению.
Вопросы сыпались один за другим:
– Как ты себя чувствуешь?
– Ничего не болит?
– А какие лекарства ты принимала?
Последние несчастья так сплотили и сблизили Джастину с приемными детьми, что те совершенно естественно перешли с ней и с Лионом на «ты» – разумеется, Джастина была только рада этому.
Она улыбнулась.
– Спасибо, все хорошо…
И тут совершенно неожиданно для всех Уолтер сказал:
– Сегодня утром к нам приходил какой-то клерк из банка…
Джастина, удивленно посмотрев на приемного сына, переспросила:
– Клерк? Тот кивнул.
– Да, клерк из банка.
– Из какого банка?
– Я точно не помню…
– К кому же именно этот клерк приходил? Наверное, к нам опять насчет пенсионного фонда?
Ни слова не говоря, Уолтер протянул приемной матери красивый конверт.
– Это он передал нам с Молли. Удивленно подняв брови, Джастина вскрыла конверт – оттуда выпал заполненный бланк, в котором руководство банка «имело честь сообщить мистеру Уолтеру Хартгейму и мисс Эмели Хартгейм», что некий джентльмен Джеймс Рассел открыл на имя каждого счет по достижению двадцати одного года, то есть совершеннолетия на сумму…
Когда Джастина увидела, на какую сумму открыт счет, глаза у нее поползли на лоб.
– Как? Ведь это целое состояние!
Уолтер дернул плечом.
– Мы и сами знаем…
Сложив банковский бланк.
– Гм-м-м… Интересно – кто же этот благодетель, Джеймс Рассел?
– Клерк ничего об этом не говорил, – ответил Уолтер, – он только сказал, что руководство банка поручило ему сообщить об этом нам с Молли… Он не знает, что это за человек.
