негодность, его снесли, и теперь пустырь ожидал новой застройки.
О'Коннеру надо было добежать туда и бросить где-нибудь свою страшную ношу – среди почерневших от времени свай, там и сям торчавших, словно сгнившие зубы в пасти какого-то диковинного животного, в котлован, в старый заброшенный подвал, оставшийся от прежнего дома…
Лион видел только спину аббата – Джон бежал на удивление быстро, куда быстрее, чем мог ожидать от него Хартгейм.
Спина все удалялась…
И вдруг…
Вверх, до самого неба, взметнулся огромный сноп пламени, это пламя буквально ослепило Лиона, в лицо ему полыхнуло жаром, и он невольно отпрянул…
В нос резко ударило паленым мясом – запах был настолько неприятным, что Хартгейма едва не стошнило…
Где-то совсем рядом послышался звук разбитого стекла, посыпалась штукатурка, завыла полицейская или пожарная сирена…
Лион, с трудом найдя в себе силы, подошел к котловану – в глубине души он надеялся, что аббат О'Коннер не умер, что он каким-то чудом спасся…
Опустив взгляд, Лион увидел внизу лишь кровавое месиво…
Он долго шел по улице, не видя ни полицейских, ни пожарных машин, не слыша сирен скорой помощи…
В душе его царила опустошенность – теперь ему было все равно, задержат ли его полицейские или нет, безразлично, что с ним станет…
Неожиданно Лион поймал себя на мысли, что он желает только одного – чтобы все поскорее закончилось.
А как…
Умрет ли он или останется в живых, об этом Хартгейм не думал.
Только бы все поскорее закончилось… Только бы завершилось… Хоть как-нибудь.
Лион не помнил, как он добрался до Центрального вокзала, как купил билет, как сел в поезд…
Уже потом, в Оксфорде, он пытался воскресить этот провал в своей памяти, но там зияла бездонная черная дыра – последним в памяти запечатлелся взрыв…
Сидя в мягком кресле, Хартгейм ехал в экспрессе по направлению к Оксфорду.
Сознание постепенно возвращалось к нему.
Нет, теперь он не хотел ни о чем думать, ни о чем вспоминать; Хартгейму хотелось только одного – как можно быстрее добраться до Оксфорда, приехать домой и во всем покаяться Джастине…
Неожиданно взгляд его упал на какое-то бурое пятнышко на рукаве.
Боже, что это?
Сомнений не было – это была кровь, и Лион прекрасно знал, чья именно: кровь аббата О'Коннера, человека, который ценой собственной жизни поплатился за их фатальную, роковую ошибку.
Воровато оглянувшись по сторонам, Лион принялся пальцем стирать это пятно, однако этого ему так и не удалось сделать.
Да, кровь – не вода, и так просто ее не сотрешь – и она, даже засохнув, всегда будет напоминать о себе…
Кровь его соседа, человека, на какое-то время ставшего для Лиона куда больше, чем просто приятелем, человека, который на многие вещи открыл ему глаза.
Аббат Джон О'Коннер…
Лион теперь твердо знал – сколько бы времени ни прошло, какие бы события ни случились в его жизни, он всегда будет помнить этого человека.
Он никогда не забудет ни его, ни его благородного поступка.
Нет, он не будет стирать эту кровь, он оставит пятно, и оно всегда будет служить ему напоминанием о Джоне О'Коннере…
На какой-то станции дверь в его купе открылась, и рядом с ним уселся некий благообразный джентльмен, со свежим номером газеты под мышкой.
Дружелюбно поздоровавшись, он сел рядом и развернул газету.
– Нет! – неожиданно громко воскликнул он, как только взгляд его упал на первую страницу, – нет, вы только посмотрите, что они творят!
Лион, с трудом обернувшись (при этом позвоночные суставы его хрустнули так, что ему сделалось страшно), поинтересовался:
– Кто – они?
Его спутник злобно сощурился.
– Да эти чертовы террористы…
При последнем слове Хартгейм невольно вздрогнул и втянул голову в плечи, однако спутник его был настолько возмущен прочитанным, что не заметил этого.
