уж и трудным делом, в конце концов, если она когда-нибудь увидит его.
Когда Ник повесил трубку, он задумался над тем, что бы подумала Брук Чандлер, если бы узнала, что журнал «Нью-йоркер» собирался опубликовать «Ритм Манхэттена»? Это была его радостная новость. Сообщение пришло со вчерашней почтой. Ник не рассказал об этом никому, но только что чуть не проговорился Брук Чандлер. Стоит пока умолчать об этом, кем бы она там ни была.
– Гейлен. – Одна из соседок по квартире заглянула через открытую дверь в комнату. – Тебе звонят.
– Да? – Гейлен бросилась к двери. – Кто?
– Какой-то мужчина. Он назвал свое имя, но я не запомнила его.
Чарлз. Это, должно быть, Чарлз. Она ждала от него звонка. Она отдала ему свою дорожную сумку с рассказами. Он сказал, что позвонит ей, когда прочтет все ее рассказы.
Руки Гейлен дрожали, когда она подняла трубку общего телефона, стоявшего на стареньком деревянном столике в коридоре обшарпанного дома на Спринг-стрит в районе Гринич-Виллидж. Ее соседи по дому, так же как и знакомые по кафетерию отеля «Енисейские поля» на Вашингтон-сквер, были актеры, танцоры и музыканты, поэты, писатели и художники. Телефон соединял их с мечтой. Последнее время он возвещал об удаче: на прошлой неделе ее соседка получила место в хоре мюзикла «Кошки»…
– Алло? Чарлз?
– Они потрясающие, Гейлен.
– Действительно?
– Действительно.
– Ты хочешь напечатать их?
– Да. Гейлен, я бы с удовольствием напечатал каждый из них, по одному в каждом номере, в течение следующих не скольких лет. Но для тебя будет лучше, если опубликовать книгу.
– Я думала, ты хочешь напечатать «Эмералд» и еще три рассказа, – спокойно сказала Гейлен. Похоже, на самом деле Чарлзу не понравились все ее рассказы! Он ее друг и очень добр к ней, но его доброта не настолько безгранична, чтобы опубликовать все ее рассказы в «Образах» во имя их дружбы…
– Действительно хочу. Я хотел бы напечатать «Эмералд» в декабрьском номере, как мы запланировали. Потом «Сафайр» в марте, «Джейд» в июне и «Гарнет» в сентябре. Если для тебя это не слишком жесткий график.
– Для меня? Рассказы уже написаны.
– Но речь идет о редактуре.
– Редактуре?
– Минимальные штрихи. Такого же типа исправления, которые ты делаешь, когда пишешь.
– Я не вносила никаких исправлений.
– Но когда ты переписывала черновики… Почему-то они не понимали друг друга.
– Не было никаких черновиков. Я просто писала эти истории.
Они оба замолчали. Чарлз вспомнил девочку-подростка – она сидела рядом с его койкой, смотрела куда-то вдаль, сосредоточенно, будто загипнотизированная. Наверное, было что-то, что видела только она. Время от времени она улыбалась, заправляла синими чернилами свою ручку с вечным пером и медленно, уверенно писала строчки, передавая словами образы, возникшие у нее в голове.
Она все писала сразу, набело – именно так она хотела творить.
– Гейлен, – терпеливо продолжил Чарлз, – твои рассказы потрясающие, но они могут стать еще лучше.
– Как?
Чарлз услышал в ее голосе нотки сомнения, смешанные с испугом.
– Я написал кое-какие рекомендации. Но ты имеешь право не следовать им. Я напечатаю твои рассказы без исправлений, если, ты будешь настаивать на этом.
– Я настаиваю, – отважно сказала ему Гейлен.
– Гейлен! – Чарлз начинал терять терпение. – Как правило, писатели прислушиваются к мнению редакторов. Не подумай, что я к тебе придираюсь.
– А какой реакции на это ожидал от меня ты, Чарлз?
Чарлз вздохнул.
– Разумной, – ровным голосом ответил он.
– О… – промолвила Гейлен. Внутри у нее все сжалось.
– Почему бы нам сегодня вечером не встретиться и не обсудить…
– Я работаю.
– Тогда я пришлю тебе свои предложения с курьером.
В полночь Гейлен набрала номер телефона пентхауса, который не значился в телефонной книге – Чарлз сам дал его Гейлен.
– Чарлз, ты был прав, – начала Гейлен, как только он поднял трубку.
